Геннадий Оболенский - Император Павел I

На следующее утро, войдя в опочивальню, Порошин увидел Павла смущенным.

— Прости меня, братец, — сказал он, — вчера выказал тебе обиду. Я знаю, да и ты знаешь, почему так было. Не сердись на меня! Я смерть не люблю, когда обо мне примечают. Ведаю, сколь ты меня любишь, и все ж не могу быть спокоен, оттого и с тобою не пожелал говорить.

— Понимаю, Ваше Высочество, и радуюсь, что наставления мои не были напрасны.

— Как хорошо учиться-то, всегда что-то новенькое узнаешь, — радостно прыгая около любимого учителя, говорил ему Павел.

После чая Порошин читал ему только что вышедшую в Петербурге книгу Плутарха «Житие славных в древности мужей»: «Хотя Тезей и Ромул оба владели природным даром управлять государством, ни тот, ни другой не уберегли истинно царской власти. Оба ей изменили — один превратил ее в демократию, другой — в тиранию. Они поддались различным страстям, но допустили одинаковую оплошность»…

— Какую? — не выдержал Павел.

— Главнейшая обязанность властителя — хранить самое власть, а для этого делать то, что должно, и отвергать недолжное, — ответил Порошин. — Кто совсем отпустит поводья или натянет их слишком туго, тот уже не царь и не властитель, но либо народный льстец, либо тиран; он не может внушать подданным ничего, кроме презрения и ненависти.

— Царь не должен быть очень кротким, ему не следует угождать народу. Однако тираном нехорошо быть, — задумчиво произнес Павел.

— Истинно так, Ваше Высочество, — подтвердил Порошин, — но извольте послушать дальше: «В государстве Спарта царь Эврипонт ослабил самодержавную власть, он заискивал перед толпой и угождал ей. Народ осмелел. А цари, которые правили после Эврипонта, не знали, как сладить с народом, и переходили из крайности в крайность: либо скручивали подданных в бараний рог, возбуждая их ненависть, либо склонялись перед буйной толпой, чем вызывали презрение к себе. В Спарте наступила смута, законы утеряли силу. Царь, отец Ликурга, однажды, стал разнимать дерущихся, его ударили кухонным ножом, он умер, и престол достался его старшему сыну Полидекту»…

— Но ведь царем сделался Ликург?

— Да, но после Полидекта, и мы об этом почитаем завтра.

— У нас я не допущу беззакония, — горячо сказал Павел, — и не дам себя убить кухонным ножом. Но, чтобы царствовать спокойно, как лучше мне проводить время, когда вставать, когда ложиться и что делать для лучшего управления? — добавил он.

Порошин задумался, а мальчик внимательно смотрел на него и ждал ответа.

— По многотрудному состоянию царствующего монарха, — неторопливо начал воспитатель, — вставать надо в шестом или седьмом часу утра и до двенадцати упражняться в делах и рассуждениях важных. В первом часу обед, после которого отдохнувши, от пяти до семи часов в каких-нибудь распоряжениях или беседах полезных время проводить. В семь часов выйти в публику, выслушать, если кто что предложить может, разговаривать или сесть играть в карты. Часа через полтора-два уйти, в десятом часу поужинать и в одиннадцать ложиться опочивать.

Павел выслушал предложенный ему распорядок и с важностью заметил:

— Я с твоим предложением согласен. Думаю, что, если мы этак время препроводить станем, люди скажут нам спасибо.

Став императором, Павел придерживался этого распорядка: вставал «обыкновенно очень рано, не позже пяти часов, и, обтершись по обыкновению своему куском льда и одевшись с превеликой поспешностью, препровождал весь шестой час в отдавании ежедневного долга своего Царю царей, в выслушивании донесений о благосостоянии города, в распоряжении своих домашних дел, в раздавании разных по сей части приказаний и прочем сему подобном», — сообщает А. Т. Болотов.

В канун нового, 1765 года парадного ужина не устраивали, поэтому день 31 декабря проходил как и обычно, а на 1 января был назначен праздничный бал. После ужина, когда все собирались расходиться, Павел стремительно выбежал из-за стола и быстро вернулся, держа что-то за спиной.

— Господин Порошин! — торжественно произнес он. — За вашу верную службу мы решили выдать вам диплом, — и протянул своему воспитателю скатанный в трубку лист бумаги. Порошин развернул ее и начал читать. «Диплом полковнику Семену Порошину. Уроженец Великой Пермской провинции, житель сибирский, наследственный князь Тверской, дворянин всероссийский, полковник армии ее величества, — громко читал он, узнавая четкий каллиграфический почерк учителя Петра Ивановича Пастухова, — мы даем сию диплому для уверения об его хороших качествах, а чтоб еще больше уверить об его хороших качествах, дается ему патент, в котором будут прописаны все его заслуги и будет сделан герб. Пїаївїеїлї Рїоїмїаїнїоїв».