Владимир Хазан: Пинхас Рутенберг. От террориста к сионисту. Том I: Россия – первая эмиграция (1879–1919)

Это еще и потому существенно важно, что личность Рутенберга, до сегодняшнего дня привлекающая к себе законное внимание, из живой исторической фигуры редуцируется порой – то ли в погоне за сенсацией, то ли в самом деле из-за нехватки информации – до неких тенденциозных головных построениий. Так, один из ключевых и вполне вроде бы вещественных фактов его биографии – организация убийства Георгия Аполлоновича Гапона как провокатора и агента полицейской охранки – истолковывается ни больше ни меньше как исследовательская версия (!). Ср.:

По утверждению ряда исследователей, Рутенберг, узнав в 1906 г. о связи Гапона с полицией, принял участие в его казни (Савинков 2006: 586; примечание принадлежит составителю книги В.Г. Черкасову-Георгиевскому) 5.

Можно понять израильского автора, который в биографии Жаботинского, касаясь того же предмета – убийства Рутенбергом Гапона, пишет об этом не как об установленном факте, а как о бытующем мнении:

Rutenberg had been active in the Russian Social Revolutionary movement in the 1905 Revolution, and it was commonly believed that he had been involved in the killing of Father Gapon, a Czarist agent de provocateur (Katz 1996:161) 6.

Но здесь речь идет как бы от лица Жаботинского, который, не будучи знаком с Рутенбергом лично и никогда до этого с ним не встречаясь (далее у автора как раз описывается их первая встреча в Бриндизи в апреле 1915 г., о которой мы еще скажем), в отличие от современного ученого, мог и в самом деле питаться одной только народной молвой.

Эти безыскусные нелепицы не столь уж безобидны: уверившись в себе, они способны создать большую историческую путаницу. Как ни тривиально это звучит, но стремление к пересмотру устоявшихся исторических фактов заслуживает внимания только в том случае, если автор приводит хоть какие-то доказательства предлагаемой новой гипотезы (подхода, прочтения) или хотя бы точно и четко ссылается на существующие работы – при отсутствии всего этого его критический пафос неизменно оборачивается курьезом. Ср. со сходным по типу высказыванием, не утруждающим себя абсолютно никакими аргументами (взято из вступительной статьи и комментариев, сопровождающих перепечатку книги Б.И. Николаевского «История одного предателя» в московском издательстве «Высшая школа», автор – В.М. Шевырин):

Мемуары Рутенберга, в которых Гапон изображен именно в таком качестве <���провокатора>, весьма противоречивы, обо многом умалчивают и потому требуют к себе серьезного, критического отношения, на что указывали специалисты по истории революционного движения в России (Николаевский 1991/1931: 326).

Эти походя брошенные слова никак не разъясняются и не комментируются. Ко многому обязывающая реплика историка повисает в воздухе – в чем противоречие мемуаров Рутенберга? какие «специалисты по истории революционного движения в России» на это указывали? можно ли этим специалистам доверять или их самих следует подвергнуть критическому разбору? – ни на один из этих вопросов ответа мы не получаем. Но главное сделано – тень на мемуары Рутенберга брошена, семя подозрения, в особенности в сознании неквалифицированного читателя, заронено, и мало кто станет разбираться, на каком зыбком основании, а то и вовсе без такового, это было сделано.

О Рутенберге написано немало, но когда приближаешься вплотную к конкретным описаниям его жизни и деятельности, выясняется, что наиболее обширный пласт – это или маловразумительные отрывочные сведения, или схематизированное повторение давным-давно известных, затертых до дыр сведений, или абстрактные рассуждения не о Рутенберге – человеке из плоти и крови, а о некоем его субституте, необходимом для оживления исторических декораций. Началось это не сегодня. Еще В.В. Розанов в своем «Надгробном слове Гапону» (1909) воплотил под именем Рутенберга собственные фантазии, удобно вписывающиеся в содержание его эффектных рассуждений, не имеющих, однако, ничего общего с конкретноисторическими событиями, завершившимися смертной драмой в Озерках:

Но остаются думы о Гапоне. И остается суд о его личности, не в краткой формуле: «вот – обвинение, а вот – наказание», а в более сложной; где же концы и начала этой ужасной драмы, где ее «душа», если можно так выразиться? Неужели же так виновен всею полнотою вины Гапон и так кристально и полно невинен и чист Мартын Рутенберг 7, как он, по-видимому, чувствует это в своем рассказе.

– Отчего вы, Мартын, такой прозрачно-чистый, не способный шататься и колебаться, не повели рабочих 9-го января? Было бы дело хорошее, чистое, нравственное до конца… А то все так печально вышло. Для дела, – нужно бы вам вести…