Антон Антонов-Овсеенко: Большевики, 1917

Совершенно иначе складывалась ситуация в Западной Европе — в полном соответствии с той изначальной разницей, которая существовала в развитии производительных сил и производственных отношений между Россией и Европой. Даже в остававшейся разобщённой вплоть до последней трети XIX века Германии первые рабочие организации появились уже в 1830–1840-х г. (в то время как в России, напомним, — в самом конце XIX в.): в 1833 г. возникает «Немецкий рабочий союз», в 1834-м — «Союз отверженных»; в 1842 г. Вильгельм Вейтлинг в своих «Гарантиях гармонии и свободы» излагает теорию нового справедливого общественного устройства; либералы обращаются к королю Пруссии с предложением преобразовать политическое устройство государства, превратив его в конституционную монархию, на что Вильгельм IV отвечает репрессиями и, в частности, в 1843 г. закрывает «Рейнскую газету» Маркса.

В Англии массовое рабочее движение чартистов (от слова charter — хартия) в 1838 году излагает программу под названием «Народная хартия», в которой требует расширения избирательных прав, справедливо полагая, что решать проблемы рабочих возможно через парламент.

В 1848 г. волна революций прокатывается по всей Западной Европе: в феврале — во Франции и Италии, в марте — в Венгрии, Австрии и Пруссии. В 1848–1849 гг. Маркс издаёт в Кёльне свою «Новую рейнскую газету»; в том же революционном 1848 г. Маркс и Энгельс напишут в изданном в Лондоне «Манифесте коммунистической партии»: «Призрак бродит по Европе — призрак коммунизма». Но в том-то и дело, что «призрак» этот бродил именно по Европе, а не по России: в то время в России ещё даже не шла речь о реформе крепостного права, а не то что о формировании рабочего класса как самостоятельной, осознающей единство своих интересов политической силы. Прогресс, в том числе научно-технический, промышленный, а также процесс политической демократизации в России шёл куда медленнее, нежели в промышленно развитых и просвещённых европейских странах (вроде так это сохраняется и по сей день).

Плеханову, как и Ленину (который начинал, напомним, как его, Плеханова, прямой ученик), всё это было хорошо известно. Поэтому заметим (пусть немного забегая вперёд), что Плеханов, искренне напуганный переворотом 25 октября 1917 г. — не за себя лично, а за дальнейшую судьбу рабочего движения в России, — опубликует через два дня в своей газете «Единство» известное «Открытое письмо к петроградским рабочим» [7] «Единство». — 1917. — 28 октября (по ст. ст.). , в котором, среди прочего, говорит: «В течение последних месяцев нам, русским социал-демократам, очень часто приходилось вспоминать замечание Энгельса о том, что для рабочего класса не может быть большего исторического несчастья, как захват политической власти в такое время, когда он к этому ещё не готов. Теперь, после недавних событий в Петрограде, сознательные элементы нашего пролетариата обязаны отнестись к этому замечанию более внимательно, чем когда бы то ни было. / Они обязаны спросить себя: готов ли наш рабочий класс к тому, чтобы теперь же провозгласить свою диктатуру? / Всякий, кто хоть отчасти понимает, какие экономические условия предполагаются диктатурой пролетариата, не колеблясь ответит на этот вопрос решительным отрицанием. / Нет, наш рабочий класс ещё далеко не может, с пользой для себя и для страны, взять в свои руки всю полноту политической власти. Навязать ему такую власть — значит, толкать его на путь величайшего исторического несчастья, которое было бы в то же время величайшим несчастьем и для всей России. / В населении нашего государства пролетариат составляет не большинство, а меньшинство. А между тем он мог бы с успехом практиковать диктатуру только в том случае, если бы составлял большинство. Этого не станет оспаривать ни один серьёзный социалист». И в этих своих утверждениях Плеханов справедливо полагался именно на Маркса и Энгельса, на исторический опыт европейского пролетариата.

Ленин, как показал весь дальнейший ход истории, не обращал внимания на громадную историческую разницу в развитии пролетариата российского и западноевропейского, не считая, видимо, её существенной в своём движении к цели. Но не знать вовсе об этой разнице он не мог, потому что ещё до возвращения из эмиграции, в 1913 г., в характеристиках периодов исторического развития в работе «Исторические судьбы учения Карла Маркса» [8] Ленин В. И. Исторические судьбы учения К. Маркса. — М. — Политиздат. — 1977. — С. 9–13. отметил: «Второй период (1872–1904) отличается от первого „мирным“ характером, отсутствием революций. Запад с буржуазными революциями покончил. Восток до них ещё не дорос». Но тем не менее страницей ранее Ленин поразительным образом противоречит сам себе, когда делит всемирную историю на три периода: «1) с революции 1848 года до Парижской Коммуны (1871); 2) от Парижской Коммуны до русской революции (1905); 3) от русской революции». Первая русская революция, окончившаяся Третьеиюньским переворотом (об этом подробно далее), конечно, имела слишком отдалённое отношение к тому, что происходило в Великобритании, или, например, в Германии, — именно ввиду огромной разницы между развитием производительных сил и производственных отношений (как очень любил говорить это в своих работах Ленин) в России и в Западной Европе.