Курьез заключался в том, что дерзость поведения была ему скорее приписана и, казалось, беспокоила Кеннеди лишь в том, что касалось его одного. В конце 50-х годов те, кто этим интересовался, узнали другого человека — того, чьей основной политической позицией была осмотрительность. В то время как годы правления Эйзенхауэра шли не спеша, Кеннеди был убежден, что отразилось в его самом известном призыве, что для Америки пришло время двинуться дальше. Но то движение, которое он имел в виду, не имело ничего общего с доктринерством, импульсивность которого (к примеру) была характерной для нововведений Маргарет Тэтчер в ее бытность премьером. Кеннеди, кроме книги «Почему Англия спала», не сразу признал влияние, оказанное на него Франклином Рузвельтом, покровителем и противником его отца; но ни один политик его поколения не мог избежать этого влияния, и это научило его не только тому, что с помощью правительства можно многое изменить, но также тому, что лучше всего этого можно было достичь трезвым и умелым применением политического мастерства. Лидерство, вдохновляющее общественность, было одним из них: он ценил это очень высоко и стал одним из его лучших представителей; но инстинкт подсказывал ему, что удобные случаи для смелых успехов бывают нечасто. В каждодневной политической работе пропуском является осторожность, и усовершенствования представляют собой лишь небольшую ее часть, их проводят постепенно, шаг за шагом, но даже в этом случае они могут оказаться под угрозой из-за неосмотрительности. Несомненно, Кеннеди была известна книга «Рузвельт: лев и лиса», написанная первым биографом Рузвельта Джеймсом Мак-Грегором Бернсом. Карьера самого Кеннеди была иллюстрацией макиавеллиевского афоризма о том, что, когда того требуют события, принц должен проявлять сначала одни качества, потом другие.
Невозможно узнать, когда Кеннеди впервые увидел тот день, когда станет принцем. В 1947 году, став конгрессменом, он сосредоточил свое внимание прежде всего на укреплении своего влияния в 11-м округе Бостона. Как все истинные американские политики, он начал работать над созданием своей репутации. И делал это эффективно, но без претензий на оригинальность. Он скрупулезно следовал известному совету Сэма Рейберна и ассигновал столько средств своему округу, что в результате стал известен — это и есть «Новый курс» — своей заботой о вопросах труда и строительства жилья для ветеранов (этот округ был одним из немногих, поддержавших непопулярное вето президента Трумэна на акт Тафта-Хартли) и одновременно — громкими антикоммунистическими и антиниспровергательскими выступлениями в те годы. В северном Бостоне могли не увидеть противоречий в этих позициях, хотя в Кембридже (который также являлся частью его округа), где находился Гарвардский университет, вполне могли. Но не следует думать, что Кеннеди был обычным оппортунистом. Когда он впервые начал задумываться о своей политической карьере, то глубоко проработал вопрос о труде, а что касается антикоммунизма, то в то время это было непререкаемой истиной почти для всех американских католиков (со всей иерархией, начиная с главы) и особенно для посла Кеннеди. Через Юнис Кеннеди Джо Маккарти стал другом семьи, включая Джека. Но эти связи теперь значили меньше (человек может изменять свои мнения, что часто и происходит), чем многократный абсентеизм конгрессмена. Джек очень быстро учился, легко ориентировался в вопросе и мог очертить его основные положения; но ему быстро наскучило в Палате Представителей, отчасти из-за того, что его члены обладали очень небольшой властью («мы были ничтожны», скажет он несколько лет спустя) [34] Бернс. Джон Кеннеди. С. 100.
, и отчасти потому, что его пока еще мало интересовали внутренние вопросы. Он часто пропускал голосования по списку и слушания комитета, так как находился на прогулке или проходил лечение, а вследствие одного случая дал повод конгрессмену Джону Мак-Кормаку, лидеру соперничающего бостонского политического клана, заметить: «… Он присоединился к группе конгрессменов, рассматривающих жилищное законодательство, — внимательно огляделся вокруг, ища отсутствующего Кеннеди, положил перед собой бостонскую газету, в заголовок статьи которой был вынесен запрос Кеннеди о росте строительства, спрашивая: — «Где Джонни? Где Джонни?» [35] Там же. С.99.
Лишь однажды Кеннеди заметно отличился, когда Мак-Кормак обратился к нему с просьбой подписать петицию, чтобы освободить Джеймса Майкла Керли из тюрьмы. Несколько лет назад Керли (который продолжал действовать как мэр Бостона, оставаясь в камере) положил конец успешной политической карьере деда Кеннеди, «душки» Фица, предав гласности информацию о его супружеской измене; возможно, внук «душки» Фица и допускал проявление великодушия за давностью лет, чтобы помочь старому негодяю (Керли был осужден за мошенничество с письмами). Но Керли был все еще чрезвычайно популярен в Бостоне; он являлся непосредственным предшественником Кеннеди в одиннадцатом округе, а посол Кеннеди присоединился к его избирательной кампании по выдвижению в мэры, что лишило его места в Палате и освободило путь Джеку. И это придало некоторую храбрость, чтобы отвергнуть предложение Мак-Кармака. Что гораздо важнее, этот поступок Джека показал, что в будущем Кеннеди обещал стать новым типом американо-ирландского политика. Старая клановая лояльность дала ему старт в политике, и он мог эксплуатировать ее до конца; он был в превосходных отношениях с профессиональными политиками Бостона, но ему не было суждено стать одним из них даже в мелочах. В юности он любил коллекционировать различные головные уборы, но, когда открыл однажды, что каждый американо-ирландский политик в Бостоне имеет свою шляпу, то оставил это занятие и в противоположность им стал известен тем, что обходился вообще без шляпы, даже в буран.
Читать дальше