Владимир Шевелев - Н.С. Хрущев

Рост критической кампании все больше беспокоил высшее партийное руководство. Сам Хрущев не высказывал определенной позиции, которая бы свидетельствовала О том, что он продолжает курс, заявленный в его закрытом докладе на XX съезде.

Первым симптомом отката стала статья в газете «Правда» 5 апреля 1956 года «Коммунистическая партия побеждала и побеждает верностью ленинизму», входившая в противоречие со многими положениями статьи от 28 марта. Резко осуждались те, кто «под видом осуждения культа личности пытаются поставить под сомнение правильность политики партии». 7 апреля в той же «Правде» появилась перепечатанная из китайской «Жэньминь жибао» статья «об историческом опыте диктатуры пролетариата», свидетельствовавшая о весьма сдержанном отношении китайского партийного руководства к новациям XX съезда.

19 декабря 1956 года ЦК направляет в партийные органы секретное письмо «Об усилении политической работы партийных организаций в массах и пресечении вылазок антисоветских враждебных элементов», где говорилось, что «в отношении вражеского охвостья у нас не может быть двух мнений по поводу того, как с ним бороться. Диктатура пролетариата по отношению к антисоветским элементам должна быть беспощадной».

Кем же был Сталин для Хрущева? В статье в журнале «Коммунист» (1957, № 12) он говорил: «Мы были искренними в своем уважении к Сталину, когда плакали, стоя у его гроба. Мы искренни и сейчас в оценке его положительной роли… Каждый из нас верил Сталину, вера эта была основана на убеждении, что дело, которое мы делали вместе со Сталиным, совершалось в интересах революции». И далее: «Для того, чтобы правильно понять существо партийной критики культа личности, надо глубоко осознать, что в деятельности товарища Сталина мы видим две стороны: положительную, которую мы поддерживаем и высоко ценим, и отрицательную, которую критикуем, осуждаем и отвергаем». Естественно, что в «положительную сторону» Сталина включается Хрущевым и борьба того против «троцкистов, зиновьевцев, бухаринцев и буржуазных националистов». Ведь это для него была «политическая борьба», когда разоблачали «противников ленинизма и социалистического строительства».

С легкой руки Ильи Эренбурга 4 оттепелью» стали называть наступившее после смерти Сталина время, когда началось «оттаивание» от страха, несвободы, лжи и агрессивности. Это еще не весна, но уже ее преддверие. Как и в начальные годы горбачевской перестройки, потепление прежде всего происходило в духовной жизни, литературе, художественной культуре. Менялась общественная-атмосфера в стране. Начался процесс пробуждения национального самосознания и общественной мысли. Появился новый социальный феномен — общественное мнение. Конечно, проявлялось все это, в основном, среди образованных слоев, как правило, в столице и других крупных городах. Но начало было положено, и в этом — главное.

Глубинное содержание и весь ход оттепели прежде всего определялись борьбой двух тенденций — охранительной и обновительной. Отсюда — ее пульсация, противоречивость и непоследовательность. Первый всплеск оттепели был связан со смертью Сталина и началом обновления. Второй — с XX съездом партии, «секретным» докладом Хрущева и последующем-общественной и духовной либерализацией.

Первый этап оттепели — это осторожное, боязливое, с оглядкой на прошлое, проклевывание ростков свободомыслия, индивидуализма, критичности, растущее из года в год на волне политических изменений и критики культа личности, хотя и без упоминания имени Сталина. Наиболее отчетливое проявление оттепель нашла в литературе и культуре в целом.

В годы сталинизма из принципа «партийности литературы» был сделан жупел в борьбе с любым инакомыслием. Но и в годы оттепели этот принцип не был серьезно пересмотрен.

Сам Хрущев, даже если бы пожелал, вряд ли смог бы сломать устоявшуюся машину запретительства и идеологического прессинга. Партноменклатура, опираясь на отлаженный десятилетиями аппарат идеологической индоктринации, по-прежнему диктовала свои условия. ЦК КПСС направлял приветствия съездам писателей, художников, композиторов. Сам Хрущев устраивал встречи руководителей партии и правительства с деятелями культуры. Его установки по проблемам культуры звучали в докладах на XX, XXI, XXII съездах партии, в выступлениях на приеме деятелей культуры (май 1957 г.), партийного актива (июнь 1957 г.). Однако его глубинный «архетип» отчетливо выражен в известной формуле: «В вопросах искусства я — сталинист».