Лоуренс Рис - Темная харизма Адольфа Гитлера. Ведущий миллионы в пропасть

Тойви Блатту удалось обмануть статистику и выжить в Собиборе: он смог ускользнуть во время массового побега в октябре 1943 года. Убийства, которым он стал свидетелем, несомненно, были символом правления Адольфа Гитлера. Но процесс, результатом которого стало создание Собибора и других лагерей смерти с их газовыми камерами, не был ни простым, ни гладким. Имело место не быстрое решение, но постепенная эскалация, ключевыми точками которой были вторжение в Советский Союз, депортация евреев осенью 1941-го, декабрьская встреча нацистской верхушки в свете событий в Перл-Харбор и, как результат, объявление о начале массового уничтожения евреев по всей нацистской империи.

Ситуация выглядела так, как если бы нацисты делали шаг за шагом на пути к пониманию того, сколь радикальными они могут быть в своем отношении к евреям. До них никто за всю историю человечества не проходил этот путь. Никто не пытался прочесать всю Европу в стремлении уничтожить целый народ — мужчин, женщин и детей. Как говорит профессор Дэвид Сизарани, «столь экстраординарным „окончательное решение“ делает то, что задачей было не просто выселить евреев и бросить их на произвол судьбы, а именно отправить их в места, в которых они гарантированно будут убиты, и для того, чтобы убить их, прилагались огромные усилия. Не всех сразу: некоторых из них можно было сохранить для работы, но в итоге они все равно должны были умереть. Но они не могли просто умереть на островах у побережья Африки, в Сибири или в резервациях, от тифа, голода или чего-нибудь еще. Они должны были быть убиты. Это была беспрецедентная степень радикализма» ‹61›.

Гитлер нес ответственность за все произошедшее не только потому, что он хотел, чтобы это произошло. Ответственность фюрера заключалась в том, что именно его харизматическое лидерство позволило его подчиненным воплотить в жизнь подобные схемы убийств. Во всех речах, дневниках и прочих документах той эпохи можно найти отсылку на одну финальную инстанцию — фюрера. Во времена тревог, в моменты, когда долг требовал максимальной решимости, можно было успокоить себя мыслью о том, что все делалось «в соответствии с желаниями фюрера» ‹62›. Как Геббельс написал в своем дневнике в марте 42-го в отношении «варварского приговора, вынесенного евреям», «фюрер — это неутомимый пионер и оратор в деле принятия радикальных решений, неизбежных по самой природе вещей» ‹63›.

После того, как последователи Гитлера приняли его точку зрения и поняли, что он поддержит их в деле убийства евреев, начался настоящий вал инициатив снизу. Таким образом, Гитлер создал гораздо более динамичную систему уничтожения, чем та, в рамках которой бы ему пришлось лично одобрять каждый шаг. Происходившее было не просто применением в отношении «окончательного решения еврейского вопроса» принципа Auftragstaktik ‹64› — командования по директивам. В армии данный принцип действовал в рамках жесткой командной иерархии, в то время как в случае «еврейского вопроса» имела место конкуренция между различными государственными структурами. И действительно, Ванзейская конференция была созвана Рейнхардом Гейдрихом отчасти по причине его желания положить конец этому конфликту и поставить под контроль деятельность СС. Однако не следует считать эту конференцию и попыткой прийти к общему знаменателю, как это было бы в случае командования по директивам. Развитие плана «окончательного решения» было поистине двусторонним процессом — инициативы снизу либо одобрялись, либо отвергались наверху. Такая система позволяла даже относительно мелким функционерам, подобным штурмбанфюреру (майору) СС Рольфу-Хайнцу Хеппнеру предложить своему начальнику Адольфу Эйхману в июле 1941-го «наиболее гуманное» решение надвигающегося продовольственного кризиса в Лодзинском гетто — «уничтожение неработоспособных евреев с помощью быстро работающего механизма» ‹65›.

Нацисты, подобные Хеппнеру, чувствовали возможность выдвигать свои собственные инициативы по «решению» созданной ими самими еврейской «проблемы». Это, а также их собственный антисемитизм, привело к одному из наиболее значительных последствий харизматического правления Гитлера — интернализации ответственности. Что бы ни говорили многие из этих людей по поводу того, что они «просто выполняли приказы» в рамках кампании по уничтожению, они действовали добровольно, поскольку считали, что поступают правильно. Адольф Эйхман, к примеру, сказал в 1945-м своим коллегам, что мысль о том, что он сыграл значительную роль в гибели миллионов евреев «давала ему чувство столь невероятного наслаждения, что он сошел бы в могилу с улыбкой» ‹66›. Даже люди, подобные Гансу Фридриху, рядовому солдату, служившему в 1-й пехотной бригаде СС и лично расстреливавшему евреев осенью 1941 года, более чем 60 лет спустя, говорили, что не испытывают никаких сожалений, поскольку их «ненависть к евреям была слишком сильна» ‹67›.