Александр Куланов - В тени восходящего солнца

Следующий допрос состоялся 27 марта. Довольно длинный протокол наполнен зачеркиваниями, подчеркиваниями, исправлениями уже записанных показаний: видно, что следователь Вершинин старался подогнать полученные сведения под уже известную ему «линию». Ощепков в ней упоминается уже только единожды, да и то мимоходом. Теперь основной канвой обвинения становится «вредительская деятельность» Т.С. Юркевича и других японоведов во Владивостоке. Из еще живых обвиняемый называет двоих: уже арестованных Романа Ким и Мариам Цын. Почему — мы этого никогда не узнаем. Но сам протокол является теперь историческим свидетельством против преступлений сталинизма и доказательством сознательного уничтожения япо-новедения в СССР [134] Приложение 7. .

Последний допрос Юркевича состоялся 18 апреля 1938 года. В него следователи собрали сведения из первых двух протоколов: по новой версии, Юркевича снова вербовал Ощепков, но уже при участии японца Юхаси. Агентами Ощепкова также названы японоведы Плешаков и Крылов — оба уже расстрелянные к тому времени, и японец «Тонегава». Версию о вредительстве на преподавательском фронте объединили с борьбой бывших колчаковцев против советской власти, добавили японского шпионажа, и 2 июня 1938 года сын сахалинского каторжника и учителя, крестник народовольца Ювачева, бывший агент большевистской разведки «Р» и один из первых высоких профессионалов советского японоведения, доцент Трофим Степанович Юркевич был приговорен к высшей мере наказания. 10 июля 1938 года он был расстрелян на Бутовском полигоне. Его реабилитацией занималась сестра жены, умершей в 1951 году, — та самая «член партии с 1919 года», и ей это удалось. Специальная комиссия провела дополнительное расследование и не нашла никаких свидетельств причастности Юркевича Т.С. к деятельности иностранных разведок, после чего в августе 1958 года он был реабилитирован.

Соученик Василия Ощепкова и Трофима Юркевича, семинарист первого «военного» набора Владимир Плешаков — еще один из тех, о ком мы знаем достаточно много, чтобы сказать, что знаем слишком мало. Как и в случае с Юркевичем, почти все, что известно об этом человеке, почерпнуто из его следственного дела, заведенного при аресте в 1937 году. Между тем, впрочем, как и большинство других героев этой книги, он мог бы рассказать очень много интересного, ибо всю свою жизнь связал с двумя странами — Россией и Японией, полностью посвятив ее службе в разведке — царской, белогвардейской, советской.

Владимир Дмитриевич Плешаков был арестован органами УГБ НКВД в период между 7 и 17 сентября 1937 года. Точная дата нам до сих пор неизвестна. Следственное дело заполнено небрежно, с пропусками и помарками. Постановление об аресте Плешакова подписано 7 сентября, «объявлено» арестованному 20 или 29 сентября (неразборчиво), но притом первый в следственном деле протокол допроса датирован 17 сентября [135] Здесь и далее материалы дела приводятся по следственному делу №4725 арестованного Плешакова В.Д. (ГА РФ. Ф. 10035. On. 1. Д. П-37962.) . Получается, что допросили Владимира Дмитриевича в первый раз еще до предъявления обвинения? Есть и другие нестыковки. Например, в том же постановлении об аресте адрес Плешакова записан так: «Ст. Пушкино, 2-я Домбровская ул. (дом 10 или 9)». В анкете же арестованного указан адрес фактический: дом номер 2, 2-я Домбровская улица в довоенном дачном городке Пушкино к северу от Москвы — тихая улочка с садами вокруг небольших частных домиков и длинных казенных деревянных бараков. Дом номер 2 — один из таких бараков. Учитывая неправильно записанный адрес, получается, что чекистам пришлось перебудить чуть ли не половину улицы, чтобы найти квартиру Плешакова. Попробуйте представить себе картину «взятия»: врывающихся среди ночи в один дом за другим сотрудников НКВД с дворниками в качестве понятых, ищущих «члена контрреволюционной шпионской террористической группы» (так в НКГБ сформулировали вину Плешакова) и, наконец, к облегчению одних местных жителей и к ужасу других, останавливающих свой выбор на доме № 2. И еще: арестовывали этого человека как «переводчика японского языка при НКИД», и лишь потом, в ходе оформления документов в Бутырской тюрьме, было названо его настоящее место службы: 9-й (шифровальный) отдел ГУГБ НКВД СССР. Как обычно — не знали, кого брали? Или он был настолько засекречен? Попробуем разобраться.