Владимир Мединский - О жестокости русской истории и народном долготерпении

Эта империя, во-первых, была меньше поражена раковой опухолью рабства, в частности, поэтому она устояла во время нашествий варваров.

Во-вторых, мы брали опыт империи позже — и это принципиально! Много воды утекло из Дуная, Рейна и Тибра с VI по X век — рабовладельческий строй за это время ослаб, а христианство, наоборот, укрепилось.

В-третьих, Русь строилась не на территории бывшего Рима, а на совсем иных землях.

В-четвертых, у нас земли больше… Если племя разрослось в числе, ему есть куда расселяться. Не нужно ни с кем воевать. Не нужно «завоевывать Родину». Нет нужды кого-то резать или прогонять.

Рабство у нас просто экономически невыгодно. Это из Италии бежать некуда, и армия восставших рабов Спартака судорожно металась, не зная, куда ей деваться. На Руси рабу всегда есть куда бежать. Да и сам тип хозяйства требует самостоятельности, активности, предприимчивости, свободы выбора.

Пафос западных эпосов — это пафос захвата и передела. Пафос былин — это пафос защиты и освоения.

От Древней Руси дошел только один документ, в котором есть сюжеты, похожие на западные.

Это летописное сказание о княгине Ольге. О ее мести племени древлян, убивших мужа Ольги, князя Игоря.

В этом сказании есть все, что «полагается»: послов древлян жгут в бане, хоронят живыми, столицу древлян Искоростень сжигают дотла, а племя режут, пока есть к тому хоть малейшая возможность.

Но есть тут сразу три любопытных детали.

Деталь первая: такое сказание у нас только одно. Оно стоит особняком и совершенно нетипично для Руси.

Деталь вторая: Эльга-Ольга, варяжская княгиня Руси, принесла традиции своей земли. И описание ее мести очень похоже на аналогичные описания из скандинавских саг.

Деталь третья: не народный певец-былинник, а «профессионал»-летописец откровенно восхищается зверством Ольги, ее жестокостью, коварством, упорством в пролитии крови. Есть в этом даже некое мужское удовольствие при виде качеств Ольги как верной жены: отомстила за мужа и осталась одна-одинешенька до конца своих дней, даже византийскому императору Константину, просившему ее руки, отказала! Есть тут и демонстрация могущества, жестокости утвердившейся в Киеве монархии.

Но в народной памяти ни Ольга, ни ее месть не сохранились. Древнерусское государство высоко оценило Ольгу, церковь сделала ее Святой Равноапостольной Ольгой. А русский народ сохранил свое мнение на этот счет. Ни в одной из былин нет ничего о княгине Ольге и ее мести.

Совсем другое отношение к историческому материалу.

Русские былины создавались и пелись, именно пелись, с XII по XVIII век. [7] Былины: Сборник. Л., 1986. Русский народный эпос служит для народа неписаной, традиционной летописью, переданной из поколения в поколение в течение столетий.

По былинам богатыри в минуту опасности встают на защиту Русской земли. Все «дружинушки хоробрые». Князь киевский призывает на защиту Русской земли богатырей, то есть — народ! Богатыри — не феодальное сословие, не потомственные воины. Это не японские самураи и не европейские рыцари.

Илья Муромец — простолюдин. Алеша Попович… По фамилии ясно, из кого он происходит.

Богатыри не занимаются самообогащением и не обогащают князя. Нет в былинах ни одного описания грабежа или даже перечисления взятой добычи.

Вот Илья схватил вражеского воина за ноги, махнул — улица, отмахнулся — переулочек. Пафос битвы с врагом, смертельно опасной работы по защите родной земли. И ни единого описания, сколько заработали богатыри, какие шлемы, мечи и кольчуги сняли с убитых врагов, сколько коней угнали, какие богатства получили.

Русскому эпосу все это не интересно. У богатырей особая роль — роль истинных защитников Русской земли.

В западноевропейском эпосе читатель не найдет богатырей из народа, потому что эпос облекает в богатырские формы основные действующие силы истории, а на Западе в течение Средних веков такой действующей силой являлся не народ, а служилое сословие профессиональных потомственных воинов.

Русский богатырь человечнее и гуманнее западного рыцаря, свободнее духом и добрее.

Богатыри — не сторожа, не вассалы, не слуги и не телохранители князя, в былинах всячески подчеркивается их независимость. И былинное чисто поле — это не что иное, как эпический символ свободы.