Юрий Пернатьев - Знаменитые мудрецы

Уже после Гераклита понятие Логоса трактовали Платон и Аристотель, гностики и неоплатоники, Гегель и Виндельбанд. А христианская литература отождествила Логос с Христом, то есть с божественным Словом, лежащим в основании мироздания. Об этом ясно говорил евангелист Иоанн: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог» (Иоан. 1.1).

Современники, особенно земляки-эфесцы, не всегда понимали Гераклита из-за скрытности натуры и загадочности его философии. Принять философа действительно было непросто. Как уже говорилось выше, нетерпимость к людям, особенно к философам, его современникам, вечное недовольство окружающими, тяжелый характер, склонный к сварливости, не прибавляли ему симпатий. По-видимому, он и сам это чувствовал, потому и предпочел уединиться в горах, где вел жизнь простую, даже аскетическую, употребляя исключительно растительную пищу.

Философ Платон был в числе немногих, кто по достоинству оценил глубокую, хотя местами и затемненную, философию Гераклита. В одном из своих трактатов он несколько раз ссылается на главную идею старшего соотечественника, излагая ее в форме толкования: «Бытие и множественно, и едино. Оно держится и враждою, и дружбою, а расходящееся всегда сходится». Причем Платон имел в виду именно одновременное сосуществование двух тенденций – расхождения и схождения.

Гераклит был не просто мудрецом, но и подвижником познания высших материй бытия. Его оригинальный ум сопоставим разве что с невероятной гордостью, презрением ко всему суетному и ограниченному. Сказалось, видимо, происхождение: ведь Гераклит был не просто аристократического, но царского рода. Его общение с сильными мира сего мало чем отличалось от отношений с простолюдинами и рабами. Красноречивое тому подтверждение – переписка Гераклита с могущественным царем Дарием. Персидский правитель направил философу письмо с таким предложением: «Тобою написана книга «О природе», трудная для уразумения и для толкования. Есть в ней места, разбирая которые слово за словом, видишь в них силу умозрения твоего о мире, о Вселенной и обо всем, что в них вершится, заключаясь в божественном движении; но еще больше мест, от суждения о которых приходится воздерживаться, потому что даже люди, искушенные в словесности, затрудняются верно толковать написанное тобой. Посему царь Дарий, сын Гистаспа, желает приобщиться к твоим беседам и эллинскому образованию. Поспешай же приехать, дабы лицезреть меня в моем царском дворце».

На что Гераклит отвечал Дарию: «Сколько ни есть людей на земле, истины и справедливости они чуждаются, а принадлежат в дурном неразумии своем к алчности и тщеславию. Я же все дурное выбросил из головы, пресыщения всяческого избегаю из-за смежной с ним зависти и по отвращению к спеси. Потому и не приеду я в персидскую землю, а буду довольствоваться немногим, что мне по душе».

Проживший уединенную, но свободную и независимую жизнь, начисто лишенный стремления к внешнему благополучию, Гераклит до конца своих дней решал, по существу, одну и ту же задачу, выраженную им в редком по красоте изречении: «Единая мудрость – познавать мысль как то, что правит всем через все».

Древнегреческий философ. Основные сочинения: «О любви», «Государство», «Эдип», трагедия «Фиеста».

Ни о каком другом мудреце античности не сложено столько легенд, преданий, а то и просто анекдотов, как о Диогене. Прочитай или услышь их сам «герой преданий», вполне возможно, что и не узнал бы в них самого себя. А все благодаря другому Диогену – Лаэртскому, историку философии, жившему гораздо позже, в III в. н. э. Это он поведал миру и о хождении своего знаменитого тезки средь бела дня с фонарем по улицам в поисках «человека»; и о бочке, в которой жил философ; и о его экстравагантном поведении, к которому, правда, сами афиняне относились весьма снисходительно. Да и не стыдился Диоген ни своего образа жизни, ни мыслей, ни крепких выражений в адрес «псевдофилософов», коих в Афинах всегда было немало. Он знал свою судьбу, свое положение в мире человеческом, а оттого и был равен самому себе, ни перед кем не притворяясь и гордо заявляя о своем космополитизме: «Я – гражданин мира». Свой жизненный путь Диоген определил сам, правда, нередко повторяя, что над ним исполнилось трагическое проклятие, ибо он не кто иной, как: