Владимир Райцес: Жанна д`Арк

Портрет Жанны, вышедший из-под пера Персеваля де Буленвилье, верен оригиналу не только в деталях. Он удался в целом. Буленвилье сумел увидеть и запечатлеть то удивительное сочетание женственности и мужества, изящества и силы, которое составляло своеобразие личности Жанны и придавало всему ее облику неповторимое обаяние.

Если мы, однако, всмотримся в этот портрет более пристально, то обнаружим, что в нем акцентированы те черты, которые противоречили традиционному средневековому представлению о женщине — «сосуде греха и соблазна», существо низшего порядка, слабом и суетном. Сам Буленвилье эту точку зрения полностью разделяет. Он изображает Жанну так, словно говорит читателю: да, Дева — женщина, но женщина особенная, не знающая обычных женских пороков и слабостей. Она «держится по-мужски», т. е. не болтлива, рассудительна, не прихотлива, избегает суетных развлечений, предпочитая им боевых копей и красивое оружие. Это — своеобразная апология Жанны с традиционных «антифеминистских» позиций.

Однако в это же самое время во Франции начинает мало-помалу утверждаться иной взгляд на женщину, связанный со становлением элементов нового гуманистического мировоззрения. Французская литература первой половины XV в. становится ареной многочисленных поединков между «хулителями» и «защитниками» женщин. Особенно энергично защищала женские достоинства и добродетели знаменитая Кристина Пизанская — первая французская поэтесса, сделавшая профессиональный литературный труд источником независимого существования. Она посвятила подвигу Жанны д'Арк восторженную патриотическую поэму, о чем более подробно будет сказано ниже. Здесь же нужно лишь отметить, что в этом сочинении, датированном 31 июля 1429 г., т. е. написанном почти одновременно с эпистолой Персеваля де Буленвилье, Жанна изображена с совершенно иной авторской позиции. Если Буленвилье как бы извиняет Деве ее женскую природу, то Кристина Пизанская, напротив, славит женщину в Жанне. Она гордится тем, что именно женщине обязана Франция своим спасением. Больше того, женщина сделала то, что не смог сделать мужчина: «О, честь какова для женского пола, что бог возлюбил его так, что, когда весь сей великий народ был жалким, как пес, а все королевство являло собою пустыню, он женщину выбрал, чтоб вновь возродить сей народ и вернуть ему силу» (Q, V, 13).

К образу Жанны-Девы апеллировал в полемике с «женоненавистниками» и бургундский поэт Мартен Лефран, написавший в 1440 г. поэму-диалог с программно вызывающим заглавием «Защитник женщин» («Сиатрюп йез аашез»). Спустя двадцать лет Франсуа Вийон упомянул «славную Жанну из Лотарингии, которую англичане сожгли в Руане», среди других «женщин былых времен».

Позже, в конце XV — первой половине XVI в., Жанна станет почти непременным персонажем многочисленных и очень популярных жизнеописаний знаменитых женщин. Мы встречаемся с ней на страницах «Корабля добродетельных женщин» Симфорьена Шампье (1502 г.), «Похвалы браку или собраний историй о славных, добродетельных и знаменитых женщинах» Пьера де Ленодери (1523 г.), «Зерцала добродетельных женщин» Алена Бушара (1546 г.), «Неодолимой твердыни женской чести» Франсуа де Биллона (1555 г.) и других сочинений подобного рода. И хотя в них нередко содержались фантастические сведения, образ Жанны д'Арк сыграл определенную роль в преодолении средневековых «антифеминистских» традиций французской литературы и становлении новой ренессансной концепции женщины.

Жанна д'Арк… Это имя так прочно вошло в паше сознание, стало таким естественным элементом всей нашей исторической культуры, что мы с трудом можем представить себе: эпоха Жанны д'Арк не знала Жанны д'Арк.

Это не парадокс и не преувеличение. Современники Жанны д'Арк действительно не знали Жанны д'Арк. Ни один хронист никогда не упомянул ее полного имени; ни один свидетель на процессе реабилитации ни разу не назвал ее Жанной д'Арк. Они знали Жанну, Деву, Жанну-Деву, но не Жанну д'Арк.

В Руане судили не Жанну д'Арк. Судили «некую женщину по имени Жанна, обычно называемую Девой» (Т, I, 1). Лишь в одном-единственном из дошедших до нас прижизненных документов она была названа но имени и фамилии. Это грамота апеллирования (возведения в дворянство) самой Жанны и ее родных (декабрь 1429 г.); в подобном случае, естественно, нужно было указывать фамилию получателя дворянства.

Самое, пожалуй, здесь любопытное — это то, что и она не воспринимала себя как «д'Арк» да и вообще, кажется, не была уверена в своей фамилии. На первом допросе 21 февраля 1431 г. «спрошенная о своем имени и прозвании, отвечала, что на родине ее называли Жаннетой, а во Франции Жанной. О прозвании же ей ничего не известно» (Т, I, 40). Французский черновик протокола допроса (так называемая «минута») употребляет здесь слово surnom, а официальный латинский текст — cognomen. Оба этих термина могли в равной мере означать как фамилию в современном значении слова, так и «прозвание». Задавая подсудимой первый «анкетный» вопрос, судьи, очевидно, имели в виду ее фамилию, но она поняла их иначе. «Прозвание» у нее было, ее повсеместно называли Девой, но назвать себя так на суде она не могла, не навлекая на себя обвинение в смертном грехе гордыни. Позже она поняла, чего от нее хотят, и через месяц, 24 марта, когда следствие подошло к концу и подсудимую ознакомили с записью предыдущих допросов, она уточнила свои первоначальные показания. Жанна заявила, «что была прозвана д'Арк или Роме и что в ее краях дочери носят прозвание матери» (Т, I, 181).