Сергей Нечаев - 10 женщин Наполеона. Завоеватель сердец

А в мае 1798 года Наполеон опять вынужден был надолго уехать из Парижа.

Дело в том, что Директория приняла решение об экспедиции в Египет, и возглавил ее, конечно же, Наполеон Бонапарт, самый непобедимый из французских генералов.

Жозефина проводила мужа до Тулона, и их расставание было удивительно трогательным. Предвидя опасности, предстоявшие французам в заморских странах, они вполне могли думать, что расстаются навечно. Эскадра вышла в море 19 мая.

Забегая вперед, скажем, что Наполеон вернется из Египта лишь 16 октября 1799 года, то есть через семнадцать месяцев. Это очень длительный срок, а Ипполит Шарль все это время оставался с Жозефиной в Париже, и уже в апреле 1799 года он обосновался в только что купленном Жозефиной дворце в Мальмезоне.

Основные вехи Египетской экспедиции Наполеона таковы: капитуляция Мальты, взятие Александрии, победа у Пирамид, уничтожение французского флота при Абукире, захват Яффы, неудачная осада крепости Сен-Жан-д’Акр…

Наступил июнь 1799 года, и тут произошло одно весьма примечательное событие (о нем так или иначе пишут все биографы Наполеона), которое наложило отпечаток на отношения Наполеона и Жюно и круто повернуло всю дальнейшую судьбу последнего. Впрочем, не о Жюно сейчас идет речь, а произошло следующее: у фонтанов Мессудии, под Аль-Аришем, Жюно, шедший, как обычно, рядом с главнокомандующим, сказал ему что-то такое, от чего лицо Наполеона страшно побледнело. Впоследствии выяснилось, что Жюно рассказал Наполеону о том, что его любимая Жозефина ему неверна.

Большинство авторов, описывающих этот очень серьезный по своим последствиям разговор, основываются на воспоминаниях бывшего в то время личным секретарем Бонапарта Луи-Антуана Бурьенна, а тот свидетельствует:

«Под Аль-Аришем я увидел Бонапарта, прохаживающегося одного с Жюно, как это довольно часто с ним случалось. Я был неподалеку и, не знаю почему, наблюдал за ним во время этого разговора. Лицо генерала, всегда очень бледное, сделалось между тем еще белее обыкновенного. В чертах его появилось нечто судорожное, во взоре — нечто дикое, и он несколько раз ударил себя по голове. Поговорив еще с четверть часа, он оставил Жюно и подошел ко мне. Я никогда еще не видел его столь недовольным, столь озабоченным».

Собственно, Наполеон знал о парижских «проделках» Жозефины и раньше, но Жюно постарался больше всех. С одной стороны, именно он по дороге из Парижа в Италию был свидетелем флирта Жозефины с Ипполитом Шарлем, с другой стороны, уже в Египте он получил письмо из Франции, в котором родственники рассказывали ему о поведении ветреной генеральши. Жюно был другом и первым адъютантом Наполеона, и на этот раз он просто не счел нужным молчать. Более того, он показал это письмо Бонапарту. Тот был потрясен.

А потом он принялся осыпать страшной бранью имя, бывшее еще вчера ему таким дорогим. Он кричал:

— Женщины!.. Жозефина!.. А я так далеко от нее!.. Она, она могла меня обмануть!.. Она!.. Ну, берегитесь! Я уничтожу весь этот выводок молокососов и франтов… А с ней я разведусь! Да, разведусь!.. Устрою публичный, скандальный развод!

После этого он обрушился на Бурьенна:

— Если бы ты был привязан ко мне, то уведомил бы меня обо всем, что я только что узнал от Жюно! А вот он — истинный друг!

Бурьенн начал осторожно успокаивать генерала. Возможно, он сказал ему, что подозрения Жюно слишком преувеличены, а потом, чтобы сменить тему, заговорил о славе главнокомандующего.

Но в ответ Наполеон лишь насупил брови.

— О, моя слава! — воскликнул он. — Не знаю, что бы я отдал сейчас за то, чтобы все, что я услышал от Жюно, оказалось неправдой… Как же я люблю эту женщину…

Чуть позже Наполеон взял себя в руки и ни с кем уже не говорил больше на эту тему. Жюно, впрочем, его откровения дорого обошлись. Простодушный, желавший сделать все как лучше, он не учел того, что рассказать другу о неверности его жены — отнюдь не самый удачный способ укрепления дружеской привязанности. Подобная «доброжелательность» опасна еще и потому, что она наносит удар по гордыне, задевает чувство собственной значимости и вызывает обиду и желание нанести ответный удар. Особенно у корсиканца.

Петь дифирамбы подруге друга — это вопрос склонности. Но петь дифирамбы его жене — это уже вопрос необходимости, больше того, личной безопасности. Бедный Жюно и предположить не мог, что в дружбе, как и во многом другом, нужна не откровенность, а дипломатия.