Морис Симашко - Искупление Дабира

Про другое, как обычно, заговорил экзиларх Ниссон. Но дело было в субботней здравице. До сих пор не изменили ее иудеи, хоть дважды посылался к ним особый дабир с уведомлением.

Нужно было приказать иудею выбросить знак царей Эраншахра из субботней здравицы, но он медлил почему-то. Соблазн струился из сияющих иудейских глаз. Они притягивали к себе, звали наклониться и заглянуть в греховную бездну. Но к двери отходил уже экзиларх Ниссон, и опять неслышно открылась она. Зачем же звал он иудея, если так ничего ему и не сказал?..

Под столом, куда смотрел иудей, отыскал он калам. Тростинка для письма обломилась при падении, и другую -- такой же длины -- вставил он в стержень. Золотые нити не оставляли своего призрачного кружения. Почему же не стала приходить больше Тюрчанка?!

Он все думал об этом, и к саджжаду для молитвы потянулась рука. Торопливо расстелил он истертый коврик; постоял, определяя поучение. Потом быстро пал на колени, выбросил руки, напряженно приник к полу локтями. Серая плотность кошмы была у самых его глаз.

Все чего-то ожидая, не заканчивал он раката. Но не мешало ничто мерному чередованию слов. Заученно шептали их губы, и где-то в стороне светилось пятно. Нарушая запрет, посмотрел он туда и увидел косой луч солнца. Четкий треугольник обозначал он на кошме, но бесцветной была ровно укатанная шерсть. Во второй и в третий раз становился он на колени, вытаясь вызвать Тюрчанку, и встал с молитвы растерянный.

В пустой сад он пошел и остановился в начале аллеи. Малая стена отделяла гарем, и не был сегодня его день. За арыком высилась гора свежего дерна. Садовой кошмой накрыл ее вчера от солнца шагирд, но опять почему-то не пришел.

И вдруг знакомый шум донесся до него. Словно пробудившись, заторопился он к дальней стене. Пройдя часть пути, вспомнил он про деревья. Нужно было считать их, но не пошел уже он назад...

III. ВАЗИР (Продолжение)

Дети громко кричали в селении Ар-Разик, а он стоял и слушал, задрав голову, и глядел поверх стены в белое небо. Где-то у самой кромки начал зарождаться горячий вихрь. Готовая надломиться вершина его неясно покачивалась, приближаясь к солнцу...

Втянув вдруг голову в плечи, он огляделся по сторонам и, скрытый деревьями, торопливо пошел вдоль стены. Поросшие травой ступени вели вниз, и там спал мушериф, приложившись щекой к железной скобе. Тайный ход это был из кушка.

Снаружи сидел под стеной еще один мушериф, и не заметна была среди кустов тропа, ведущая к большой дороге. Два или три раза задевал он халатом за ветки шиповника. Приходилось задерживаться и отдирать пальцами клейкие тугие бутоны. Полосатые ящерицы с шорохом ускользали из-под самых его ног. Потом раздвинулись кусты, и явственней сделался детский крик. Совсем близко увидел он старое дерево посредине селения Ар-Разик...

Какой-то старик с двумя мешками травы проезжал на ишаке, но даже не посмотрел в его сторону. Едкой дорожной пылью обдало его, и тонким слоем осела она на халат и бороду. Что-то забытое возвращалось к нему.

И опять проплыл мимо ишак, проехала высокая арба с мальчиком и закутанной до глаз женщиной. Даже не объезжали они его, и к краю дороги становился он всякий раз. А когда свернул к площади, то встал в неуверенности. Старый кедхода селения шел прямо на него. Надо было с ним поздороваться. Важно ответил ему старик, и ничего не отразилось в его коричневых глазах.

В недоумении осмотрел он тогда себя сверху донизу. Все было такое же надето на нем, как и в прошлый раз' чарыки, халат, малая чалма на голове. Но почему-то не узнавали его эти люди...

Все ту же птицу увидел он опять на другом берегу хауза. Мутная вода колыхалась там вместе с гнилой соломой и какими-то палками. Но он знал, что все это не так. Нужно лишь наклониться и посмотреть.

А дети кричали и бегали на площади, обсыпая друг друга пылью Чей-то пронзительный голос выделялся из прочих. Мальчик с клоком волос, на счастье, это был. Он раскладывал в ямках альчики и кричал что было сил.

С любопытством посматривали они на него, не оставляя игры. И вдруг он увидел, что вовсе не одинаковые у них глаза. Лишь у одного, который кричал громче всех, были они коричневые У других -- мальчиков и девочек -- глаза были черные, зеленые, голубые, синие. А когда вокруг он посмотрел, то и там все преобразилось. Птица на другом берегу стала голубой, и розовые перья торчали у нее в хвосте. Ветки деревьев за дувалами оттягивали фиолетовые сливы, оранжевая джида гроздьями висела среди серебряных листьев. И только ломающийся столб пыли у самого солнца оставался бесцветным.