Генрих Шлиман - Троя

Экипировавшись и устроившись таким образом, я вновь начал раскопки 1 марта – со 150 рабочими, которых оставалось примерно столько же в ходе всех пяти месяцев троянской кампании 1882 года. Кроме того, я использовал большое количество бычьих упряжек и тележек. Ежедневная плата моим рабочим, которая сначала составляла 9 пиастров, или 1 шиллинг 7 пенсов, постепенно увеличивалась в ходе сезона и в горячие летние месяцы равнялась 11 и 12 пиастрам, то есть примерно 2 шиллингам. За телеги, запряженные быками и лошадьми, я платил по одному пиастру, то есть 2 1/ 10 пенса за каждый груз. Работа регулярно начиналась на рассвете и продолжалась до заката. До 12 апреля никакого отдыха не позволялось, кроме одного часа на обед, однако, когда дни стали длиннее, после пасхальных праздников, я дал еще полчаса в 8.30 утра на завтрак: последний перерыв с 1 июня вырос до часа.

Поскольку работа с мотыгой – самая тяжелая, я всегда выбирал для нее самых сильных рабочих; остальные работали с тачками, ссыпали щебень в корзины, грузили телеги, везли или толкали тележки и сбрасывали мусор.

Рабочие были по большей части греки из близлежащих деревень Калифатли, Ени-Шехр и Рен-Кей; некоторые из них были с островов Имброс и Тенедос или с фракийского Херсонеса. Рабочих-турок у меня было в среднем только человек двадцать пять; и я был бы рад, если бы их было больше, ибо они работают гораздо лучше, чем азиатские греки, они честнее и, кроме того, были очень выгодны для меня тем, что работали по воскресеньям и в многочисленные церковные праздники, когда ни один грек не станет работать ни за какую цену. Кроме того, поскольку я всегда мог быть уверен, что они будут работать с неизменным усердием и их никогда не надо будет понукать, я мог позволить им рыть все шахты и давать им другую работу, в которой мое наблюдение было невозможно. По всем этим причинам я всегда платил турецким рабочим пропорционально более высокую плату, чем грекам. Иногда у меня бывали и несколько рабочих-евреев, которые также работали гораздо лучше, чем греки.

По этому случаю я хотел бы упомянуть, что все евреи Леванта – потомки испанских евреев, которые – к великой беде Испании – были изгнаны из этой страны в марте 1492 года в царствование Фердинанда и Изабеллы. Странно, но, несмотря на свои долгие блуждания и переменчивость судьбы, они так и не забыли своего испанского языка, на котором все еще беседуют между собой и на котором даже еврей-рабочий говорит более бегло, чем по-турецки [26]*. Если один из этих евреев сейчас вернется в Испанию, то его словарь, конечно, может там показаться забавным, ибо изобилует старинными испанскими словами, такими, как мы находим в «Дон Кихоте», и, кроме того, содержит немало турецких слов. Но все равно удивительно, что испанский язык так хорошо сохранился на Востоке в течение четырех веков в устах людей, которые, если им приходится переписываться между собой, пишут его не латинскими, а еврейскими буквами. Таким образом, на все испанские письма, которые я адресовал еврею С.Б. Гормезано в Дарданеллах, который в то время был моим агентом, я всегда получал ответы на итальянском, и меня уверили, что он и не умеет писать по-испански латинскими буквами, поскольку с детства он привык к еврейскому алфавиту.

У меня было два турецких представителя, один из которых, по имени Мохаррем-эфенди, был послан ко мне местными властями: пришлось предоставить ему жилье и платить 7 фунтов 10 шиллингов ежемесячно. Другой представитель, Бедер-эддин-эфенди, был послан ко мне министром общественного образования в Константинополе, который ему и платил: мне осталось лишь предоставить ему спальню. Я проводил археологические раскопки в Турции много лет, но никогда еще не имел несчастья получить столь чудовищного представителя, как Бедер-эддин, чье высокомерие и самодовольство равнялись только его полному невежеству и который считал своей единственной обязанностью ставить мне палки в колеса, где только возможно. Поскольку он был представителем правительства, то телеграф в Дарданеллах был в полном его распоряжении, и он использовал его самым бесстыдным образом, чтобы обвинять меня и моих архитекторов перед местными властями. Сперва гражданский губернатор прислушивался к нему и посылал достойных доверия людей, чтобы расследовать его обвинения; однако, неоднократно убедившись, что этот человек всего лишь низко клевещет на нас, он больше уже не обращал на него внимания.

Турок всегда будет ненавидеть христианина, как бы хорошо тот ему ни платил, и Бедер-эддину-эфенди было совсем не трудно привлечь всех моих одиннадцать жандармов на свою сторону и, таким образом, приобрести себе столько же шпионов. Этот человек стал особенно неприятным и невыносимым для нас, когда в апреле мой архитектор, доктор Дерпфельд, употребил геодезический прибор, чтобы делать измерения и планы Илиона. Сие обстоятельство было сообщено военному губернатору Дарданелл Джемалю-паше, который немедленно довел его до сведения Саида– паши, Великого Начальника артиллерии в Константинополе, намекнув ему о своих подозрениях, что мы-де лишь используем раскопки в Трое как предлог для снятия планов крепости в Кум-Кале.