Виктор Земсков - Сталин и народ. Почему не было восстания

Сам по себе советско-германский пакт, заключенный 23 августа 1939 года, в широких кругах советского общества воспринимался с трудом, и никогда не исчезало ощущение его противоестественности. На сознание людей удручающе действовала неожиданная трансформация германского фашизма из врага чуть ли не в «друга». Все это тонко подметил Константин Симонов, написавший в своих воспоминаниях: «Что-то тут невозможно было понять чувствами. Может быть, умом — да, а чувствами — нет. Что-то перевернулось и в окружающем нас мире, и в нас самих. Вроде бы мы стали кем-то не тем, чем были; вроде бы нам надо было продолжать жить с другим самоощущением после этого пакта». То, что произошло 22 июня 1941 года, сразу же все поставило на свои места, привело к возвращению адекватного восприятия германского фашизма как опасного врага.

Представление о том, что это есть отечественная война, активно внедрялось в советское общественное сознание с первого же дня немецкой агрессии. В заявлении Советского правительства, которое днем 22 июня 1941 года зачитывал по радио В. М. Молотов, в частности, упоминалось, что Россия уже подвергалась вторжениям, что «в свое время на поход Наполеона в Россию наш народ ответил Отечественной войной, и Наполеон потерпел поражение», и, подчеркивалось в заявлении, «то же будет и с зазнавшимся Гитлером, объявившим новый поход против нашей страны. Красная Армия и весь народ вновь поведут победоносную Отечественную войну за Родину, за честь, за свободу». Дважды упоминавшийся в этом заявлении термин «Отечественная война» довольно прочно врезался в сознание людей — уже с 22 июня 1941 года в народе пошли разговоры, что началась новая Отечественная война.

Это тогда понимали и наиболее дальновидные и проницательные люди на Западе. А. Верт вспоминал, что у него 2 июля 1941 года состоялась продолжительная беседа с английским историком Б. Пэрсом, который сказал: «Я уже вижу, что это будет огромная отечественная война, более крупная и успешная, чем война 1812 года». Верт и Пэре относились к немногочисленной тогда плеяде иностранцев-оптимистов, которые даже летом и осенью 1941 года, несмотря на впечатляющие успехи германской армии, были твердо убеждены, что Гитлер войну с Россией не выиграет.

Верт обратил внимание на поразительное отличие в реакции французского общества на немецкое вторжение во Францию в мае 1940 года и настроениях большинства советского народа в конце июня— августе 1941 года. О Франции он написал следующее: «…вся Франция была совершенно ошеломлена и ее быстро охватили пораженческие настроения. Миф о неприступности линии Мажино, которым все эти годы убаюкивали французский народ, вдруг рассыпался в прах». Применительно же к СССР Верт дал совсем иную характеристику: «Страну охватил ужас, но к нему примешивалось чувство национальной непокорности и опасение, что это будет долгая, упорная и отчаянная борьба… И все же, казалось, лишь очень немногие думали о возможности полного военного поражения и завоевания страны немцами. В этом отношении контраст с Францией во время германского вторжения 1940 года был разительным».

Попавший в плен к немцам генерал М. И. Потапов на допросе, состоявшемся 28 сентября 1941 года, на вопрос о том, готов ли русский народ в глубине души вести войну и в том случае, если обнаружит, что армия отступила до Урала, ответил: «Да, он будет оставаться в состоянии моральной обороны».

Мы вынуждены упрекнуть западную историографию в системной фальсификации в одном важном вопросе. Из того, что известно сегодня о планах политического и военного руководства Германии в отношении Советского Союза, однозначно следует вывод, что для народов СССР понятие «Великая Отечественная война» является адекватным и по сути, и по содержанию. Однако в западной литературе именно это адекватное понятие тщательно избегают употреблять, подменяя его поверхностными, примитивными и иногда даже карикатурными формулировками типа «схватка двух тоталитарных режимов», «сталинская война» и т. п.

Впрочем, подобный упрек можно адресовать и ряду современных российских авторов. Именно им известный историк А. К. Соколов напоминает непреложную истину, что для Советского Союза это была «война за выживание, за право России вообще существовать» и, следовательно, «термин «Великая Отечественная война», которого многие авторы стараются избегать как советского идеологического штампа, является верным и позволяет правильно освещать события войны, не исключая даже самых мрачных и печальных ее страниц».