Виктор Земсков - Сталин и народ. Почему не было восстания

Для ответа на вопрос о влиянии репрессий в их реальном масштабе на советское общество мы бы посоветовали ознакомиться с выводами американского историка Роберта Терстона, выпустившего в середине 1990-х годов научную монографию «Жизнь и террор в сталинской России. 1934–1941» (Thurston R. Life and Terror in Stalin's Russia. 1934–1941. New Haven, 1996). Основные выводы, по Терстону, звучат так: система сталинского террора в том виде, в каком она описывалась предшествующими поколениями (западных) исследователей, никогда не существовала; влияние террора на советское общество в сталинские годы не было значительным; массового страха перед репрессиями в 1930-е годы в Советском Союзе не было; репрессии имели ограниченный характер и не коснулись большинства советского народа; советское общество скорее поддерживало сталинский режим, чем боялось его; большинству людей сталинская система обеспечила возможность продвижения вверх и участия в общественной жизни.

Эти выводы Р. Терстона, являющиеся под углом зрения традиций и духа западной советологии чуть ли не кощунственными и именно так воспринимаемые большинством советологов, основаны на документально подтвержденных фактах и статистике. Кроме того, Терстон, не будучи сторонником коммунизма и советской власти, тем не менее в своем стремлении докопаться до исторической правды сумел абстрагироваться от устоявшихся антикоммунистических и антисоветских стереотипов и догматов. Это, образно говоря, луч света в темном царстве.

Особое неприятие у многих советологов вызывает вытекающий из исследования Терстона вывод, что большинство населения СССР не подвергалось никаким репрессиям. Известная и авторитетная в западной советологии исследовательница Шейла Фицпатрик написала рецензию на монографию Терстона и опубликовала ее в 1997 году в американском научном журнале «Американское историческое обозрение» («American Historical Review»). В ней был подвергнут критике ряд положений Терстона, но больше всего «досталось» его выводу, что террор не был так страшен, как его обычно представляют, что он не затронул большинство советских людей, которые были вполне удовлетворены своей жизнью [170] Fitzpatrick S. Review «Life and Terror in Stalin's Russia» by Thurston // American Historical Review. 1997. Vol.102. Is.4. P.1193. . Конечно, для школы классической западной советологии, представительницей которой является Ш. Фицпатрик, выводы, сделанные Р. Терстоном, звучат по меньшей мере непривычно и нетрадиционно и (это главное) фактически опровергают сложившиеся в ней, западной советологии, соответствующие концептуальные построения.

И здесь возникают отнюдь не риторические вопросы. Кто же все-таки прав: Терстон или Фицпатрик? Подвергались репрессиям большинство советских граждан или не большинство? Для ответов на эти вопросы надо, во-первых, иметь представление об общей численности подвергавшихся различным репрессиям по политическим мотивам и, во-вторых, — об общем количестве населения, проживавшего в 1918–1958 годах.

Согласно Всесоюзной переписи, состоявшейся 15 января 1959 года, население СССР составило тогда 208,8 млн человек [171] Народонаселение стран мира / Под ред. Б.Ц. Урланиса. М., 1974. С.23. . Но это только жившие в начале 1959 года, а здесь надо учитывать и десятки миллионов людей, которые жили в 1918–1958 годах и тогда же умерли. По имеющимся источникам чрезвычайно сложно определить общее число умерших в 1918–1958 годах, но мы все же попробуем это сделать. В 1918–1922 годы, по самым минимальным оценкам, в среднем в год умирало и погибало никак не менее 6 млн человек, и в сумме за указанный период получается около 30 млн. За 1923–1926 годы точной статистики нет, но если взять за основу количество умерших в 1927 году (3984 тыс.) [172] Население России в XX веке. Т.1. С. 339. , то получится свыше 15 млн. Согласно статистической сводке, приведенной в 1-м томе книги «Население России в XX веке», в 1927–1940 годах умерло 62 млн человек [173] Там же. С. 339–340. . По нашим расчетам и оценкам, из числа живших до начала Великой Отечественной войны (с учетом родившихся во время войны и тогда же умерших) к началу 1946 года не было в живых около 38 млн человек (из коих 16 млн составляют прямые жертвы войны и 22 млн — естественная смертность с учетом косвенных людских потерь вследствие войны). Весьма сложно определить ежегодную смертность в 1946–1958 годах, но ясно, что она не могла быть ниже уровня 1940 года. (4,2 млн умерших) [174] Там же. С. 340. . Следовательно, в 1946–1958 годах умерло свыше 50 млн человек. Вышеприведенные расчеты показывают, что на том геополитическом пространстве, называвшемся с декабря 1922 года Советским Союзом, в 1918–1958 годах проживало свыше 400 млн человек, из них почти 209 млн существовали в начале 1959 года, а примерно 195 млн умерли в течение указанных четырех десятилетий. Именно от этой цифры (свыше 400 млн) и следует рассчитывать удельный вес жертв политических репрессий и террора в составе населения СССР. «Мемориал» определяет общее число таковых в 14 млн человек (осужденные по политическим мотивам, высланные кулаки, депортированные народы, жертвы коллективизации и голода периода 1930–1933 годов и некоторые другие). И сколько же в процентах указанные 14 млн составляют по отношению к свыше 400 млн? Отвечаем: 3,5 %. Это означает, что даже при таком широком толковании понятия «репрессированные по политическим мотивам», какое дает «Мемориал», 96,5 % населения СССР не подвергалось политическим репрессиям ни в какой форме. Такая статистика получается, если исходить из мемориальской версии количества репрессированных по политическим мотивам. Наша же версия несколько иная. Мы исходим из того, что таковых было не 14 млн, а около 10 млн (осужденные по политическим мотивам, кулаки 1-й и 2-й групп, депортированные народы, пострадавшие за политические или религиозные убеждения, подвергавшиеся «чисткам» по социальным и иным признакам). Таким образом, и наша интерпретация понятия «репрессированные по политическим мотивам» достаточно широкая. В отличие от «Мемориала», мы не включаем в число жертв политического террора и репрессий умерших от голода в 1933 году, исходя из убеждения, что такое включение на практике производится весьма искусственно, посредством ряда малоубедительных и спорных доводов, носящих зачастую казуистический характер и к тому же используемых для подкрепления ложного тезиса о неком «геноциде украинского народа».