Николай Непомнящий - Загадки истории России

Записки императрицы за 11 ноября подтверждают улучшение здоровья государя и заканчиваются так: «Около пяти часов я послала за Виллие и спросила его, как обстоит дело. Виллие был весел, он сказал мне, что у него (императора) жар, но что я должна войти, что он не в таком состоянии, как накануне».

Запомни, читатель, это число — 11 ноября. Именно на этом дне записки императрицы обрываются!

12 ноября лейб-медик пишет следующие строки, начинающиеся довольно странной фразой: «Как я припоминаю (курсив наш), сегодня ночью я выписал лекарства для завтрашнего утра, если мы сможем посредством хитрости убедить его принимать их. Это жестоко. Нет человеческой власти, которая могла бы сделать этого человека благоразумным. Я — несчастный».

Лирическое выражение («как я припоминаю») не совсем понятно, но — Бог с ним. Интересно сопоставить заключительные строки дневника Волконского за этот день: «К вечеру сделалось легче» со следующими строками автора «Истории болезни»: «К вечеру лихорадка настолько усилилась, что нельзя было не предвидеть опасности».

14 ноября Волконский записывает в дневнике: «По утру жар у государя был поменее, и его величество делал весь свой туалет и брился, как обыкновенно. Около обеда сделался опять сильный жар, и за ушами шея к голове заметно покраснела, почему г. Виллие и Строффреген предложили его величеству поставить за уши пиявки, но государь и слышать о сем не хотел, всячески был уговариваем и упрашиваем докторами, и императрицею, и мною, но всем отказал, отсылал даже с гневом, чтобы оставили его в покое, ибо нервы и без того расстроены, которые бы должно стараться успокаивать и не умножать раздражение их пустыми лекарствами».

У Виллие находим за этот день краткую, но весьма интересную запись: «Все очень не хорошо, хотя бреда у него нет. Я хотел дать ему accide muriatique в питье, но по обыкновению получил отказ. — «Уходите». — Я заплакал, и он, увидев это, сказал: «Подойдите, мой дорогой друг. Я надеюсь, что вы не сердитесь на меня за это. У меня — мои причины».

14 ноября в 9 часов вечера государь впервые потребовал к себе доктора Д.К. Тарасова. По этому поводу доктор пишет: «Надобно заметить, что во время болезни императора во дворце до того не бывал, а о положении его величества все подробности знал частью от баронета Виллие, не желавшего, как казалось, допустить меня в почивальню императора, а частью от лейб-медика Стоффрегена».

Любопытно то обстоятельство, что с этого первого дня, когда записки Тарасова приобретают для нас особый интерес, они вступают в противоречие с записями Волконского. Так, князь пишет, что обморок случился в 8 часов вечера, Тарасов же утверждает, что это было утром в 7-м часу, когда император собирался бриться. Волконский пишет, что, когда императрица предложила императору причаститься, он спросил: «Разве я в опасности?», на что императрица возразила: «Нет». Тарасов же описывает эту сцену так: на предложение причаститься Александр спросил: «Кто вам сказал, что я в таком положении, что уже необходимо для меня это лекарство?» «Ваш лейб-медик Виллие», — ответила императрица.

15 ноября Волконский записал: «Жар продолжался до 4-х часов утра. В 6 часов сделалось его величеству хуже, о чем я немедленно доложил ее величеству, которая, пришедши к государю, тотчас напомнила о духовнике и вместе с тем г-н Виллие объявил государю, что он в опасности. Его величество приказал позвать духовника и, прослушав молитвы к исповеди, попросил всех выйти. Когда все вышли, то государь изволил исповедоваться, а по окончании попросил духовника призвать императрицу, с коей вошел опять и я с ген. — ад. Дибичем и с докторами Виллие, Стоффрегеном, Тарасовым и камердинерами; государь изволил приобщиться Св. Тайн, после чего духовник, поздравляя его величество, просил его не отказывать помощь медиков и советовал по обычаю здешнему приставить пиявки. Умоляя государя не терять времени, стал с крестом в руках на колени. Государь сказал: «Встаньте» и, поцеловав крест духовника, сказал, что никогда не ощущал большего удовольствия, как в сей раз… Как жар не убавлялся, напротив того усиливался, то доктора предложили пиявки; его величество, не отказывая с тех пор ничего, употреблял все лекарства, какие ему были подносимы; начали с пиявок, коих поставили за уши 35 по обеим сторонам, что продолжалось довольно долго и крови довольно было вытянуто; жар хотя и уменьшился, но не надолго, и к ночи было еще хуже».

Журналу Волконского противоречат записи доктора Тарасова: «Я всю ночь просидел подле больного, и, наблюдая за положением его, заметил, что император, просыпаясь по временам, читал молитвы и псалмы, не открывая глаз. В пять с половиной часов утра 15 ноября император, открыв глаза и увидев меня, спросил: «Здесь священник?» — Я тотчас сказал о сем барону Дибичу, князю Волконскому и баронету Виллие, проводившем всю ночь в приемном зале подле кабинета. Князь Волконский доложил о сем императрице, которая поспешила прибыть к государю. Все вошли в кабинет и встали при входе у дверей. Немедленно был введен протоиерей Федотов. Император, приподнявшись на левый локоть, приветствовал пастыря и просил его благословить; получив благословение, поцеловал руку священника. Потом твердым голосом сказал: «Я хочу исповедаться и приобщиться Св. Тайн; прошу исповедать меня не как императора, а как простого мирянина; извольте начать, я готов приступить к святому таинству». Затем следует описание сцены причащения и просьбы духовника о принятии лекарства. Тарасов продолжает: «К вечеру положение императора казалось несколько лучше».