Проспер Буассонад - От нашествия варваров до эпохи Возрождения. Жизнь и труд в средневековой Европе

На этот раз рабочее движение в Генте едва не получило огромный отклик на Западе, и гентские рабочие чуть было не развязали мировую революцию. Руководители Гента старались установить чисто рабочую диктатуру, разорить и уничтожить буржуазию и поднять подмастерьев против мастеров, наемных рабочих против крупных предпринимателей, крестьян против феодалов и духовенства. Пишут, что они замышляли истребить всю буржуазию, за исключением детей шести лет и младше, и то же сделать с дворянством. Рабочие Гента, которые были хозяевами Фландрии, под началом двух предводителей – Филиппа ван Артевельде и ткача Акермана – четыре года заставляли дрожать от страха официальные правительства. Этому кошмару положила конец битва при Розебеке в конце ноября 1382 г., в которой погибло 26 тысяч пролетариев. Ни одно другое движение не достигало такого размаха, но вспышки народных восстаний в Льеже в 1330 и 1343 гг., в Лувене в 1340 г., в Брюсселе в 1359, 1366 и 1368 гг. и в Брюгге в 1359, 1366, 1367 гг. показывают, как упорно трудящиеся Нидерландов не желали расстаться с надеждой на обновление общества. В XV в. территория этого движения понемногу уменьшилась до Брюгге и двух главных центров, Гента и Льежа, и в этих городах его окончательно подавила власть верховных правителей.

В остальной Европе, особенно на Западе, мечты трудящихся были не такими дерзкими. Эти слои населения ограничивались тем, что с большим или меньшим успехом требовали себе место в органах городской власти или пытались реформировать структуру городского правительства. Например, в Германии ряд восстаний – в Кельне (1396), Страсбурге (1346–1380), Регенсбурге, Вюрцбурге, Бамберге, Ахене, Хальберштадте, Брауншвайге, Магдебурге, Любеке, Ростоке и Штеттине – заставил буржуа-патрициев отказаться от монополии на власть и дать гражданские должности представителям ремесленных союзов. В этих городах был по-настоящему либеральный режим. В Испании же крупные буржуа – «почтенные граждане» ее восточных городов Паламоса, Фигераса, Барселоны, Валенсии и Пальмы – были вынуждены (после упорного сопротивления) смириться и поделиться властью с ремесленниками ( menestrals ), в Кастилии ремесленное сословие не смогло отвоевать гражданские должности у дворян и богатых буржуа. В Чехии и Польше, Франции и Англии демократические городские правительства в большинстве случаев пришли в упадок – так случилось в Париже, Реймсе, Руане, Вердене, Монпелье и Ниме – или же лишь с трудом удерживали немногие из своих прежних завоеваний, как было в Амьене и Лондоне.

К тому же коммерческим и промышленным сословиям обычно не удавалось дать городам стабильные и беспристрастные учреждения власти. Рабочие-демократы или буржуа-аристократы имели в своих душах только одно общее чувство – муниципальный патриотизм, который часто побуждал ее с достойным восхищения усердием хранить автономию, величие и славу их городов. Но повсюду, кроме тех городов, где было установлено смешанное правительство, для администрации был характерен кастовый эгоизм, совершенно противоположный чувству справедливости и истинному равенству. Они добивались монопольного владения властью и должностями то от имени буржуазии, то от имени народа. Их деспотическое правление в одних случаях было направлено против богатой буржуазии, в других действовало во вред ремесленникам и наемным рабочим. Сами рабочие, когда одерживали верх, тоже не ограничивались подавлением буржуазии, но разрывали в клочья и друг друга. Каждый класс во время своего правления учитывал одни только собственные интересы, а потому старался руководить трудом и регулировать производство, иногда распределяя богатства страны так, чтобы было выгодно именно ему. В буржуазной и в пролетарской среде проявлялись одни и те же склонность к интригам и жажда власти. Буржуа при распределении муниципальных должностей часто давали богатству преимущество перед талантом, а пролетарии слепо верили самым недостойным авантюристам и самым лживым демагогам. В Париже они провозгласили своим вождем скорняка, в Генте уличного певца, а в Льеже мостильщика улиц. Ни то ни другое сословие не умело поддерживать порядок и честность в своих делах.

О том, чтобы преодолеть узость своих взглядов, порожденных прежней городской экономикой, они тоже даже не думали. У них была лишь одна идеальная цель – сохранить и расширить привилегии лишь одного их города и различных групп его населения. Поэтому они были готовы защищать свои коммерческие и промышленные монополии даже силой оружия. Брюгге объявил своим исключительным правом торговлю шерстью и пряностями в Нидерландах, Гент – торговлю зерном, а Мехелен – солью и рыбой. Экономическое соперничество сталкивало в борьбе Венецию и Геную, Брюгге и Слёйс, Гент и Брюгге, Мехелен (Малин) и Антверпен, Дордрехт и Амстердам, Париж и Руан. Иногда город стремился создать себе только ему подвластную территорию – область его колониального или коммерческого господства. Так Гент, Ипр и Брюгге поступили во Фландрии, Генуя в Лигурии, Флоренция в Тоскане, Венеция в Ломбардии, а Барселона в Каталонии. Повсюду города подчиняли себе соседние с ними сельские территории и старались превратить живших там крестьян в своих послушных поставщиков, при этом запрещая им заниматься какими бы то ни было ремеслами, оберегая права союзов городских ремесленников.