Сергей Нечаев: Ришелье. Спаситель Франции или коварный интриган?

— Будет справедливо, если молодой человек, обнаруживший мудрость, превосходящую его возраст, окажется повышенным досрочно.

Церковная карьера в то время была очень престижной и ценилась выше светской. Однако, став в двадцать два года епископом в Люсоне, Арман-Жан на месте некогда процветавшей епархии нашёл лишь руины — печальную память о бесконечных Религиозных войнах, длившихся уже много лет. Но молодой священник не пал духом.

Сразу же по прибытии в Люсон, что под Пуату, Ришелье начал подготавливать себе благоприятную почву. Собрав всех местных горожан, он обратился к ним с пламенной речью, клятвенно пообещав быть предельно внимательным к нуждам страждущих. Никого не обделил он в своём выступлении — даже гугенотам перепала толика его сиятельной милости.

— Что для нас религиозные распри и вопросы веры? Пустое! Ведь нас всех объединяет безграничная любовь к нашему королю!

На следующий день он отслужил первую мессу в Люсонском кафедральном соборе и был приятно удивлён, увидев, что на службе присутствовало около четырёхсот прихожан.

Таким образом, начало было положено. Арман-Жан дю Плесси-Ришелье почувствовал свою власть над этими людьми и останавливаться на достигнутом не собирался…

В скором времени скромный провинциальный населённый пункт претерпел кое-какие изменения и стал хоть в какой-то мере соответствовать сану своего нового хозяина. Пустой и уже порядком обветшалый епископский дворец, больше походивший скорее на склеп, чем на ставку высокопоставленного религиозного лица, был тщательно отмыт и снова стал радовать глаз.

Уже в середине 1609 года Арман-Жан дю Плесси-Ришелье сообщил мадам де Бурж, жене одного из профессоров Сорбонны, находившейся в дружеских отношениях с семьёй дю Плесси-Ришелье:

«Меня принимают здесь за важного сеньора <���…>. Я нищ, как вы знаете, и мне трудно производить впечатление очень обеспеченного человека, и всё же, когда у меня будет серебряная посуда, моё положение значительно улучшится».

Стоит сказать, что к тому времени Люсонская епархия достигла вполне приличных масштабов: она насчитывала 420 церковных приходов, 48 приорств (настоятельских церквей), 13 аббатств (монастырей), 7 капитулов (коллегий священников, состоящих при епископе), 357 часовен и 10 богаделен. При этом она была одной из самых бедных: ежегодный доход епархии (то есть доход самого епископа Люсонского) не превышал 15 000—16 000 ливров [2] Для сравнения: некоторые епископы имели доходы со своей епархии в размере 52 000 ливров в год. А вот доход, например, капитана королевских мушкетёров составлял примерно 10 000 экю (30 000 ливров) в год. .

Бедность бедностью, однако сан епископа давал некоторые неоспоримые преимущества, такие как, например, возможность иногда появляться при королевском дворе. Разумеется, наш герой не преминул воспользоваться своим статусом. Писатель XVII века Жедеон Таллеман де Рео с присущей ему язвительностью отмечает:

«Ещё проходя курс в Сорбонне, он отважился выступить с учёным диспутом, обойдя факультетское начальство; свои тезисы он посвятил Генриху IV и, невзирая на крайнюю молодость, в своём обращении к королю обещал оказать ему важные услуги, ежели тот когда-либо привлечёт его к себе на службу. Желание выдвинуться и стремление получить доступ к управлению государственными делами замечались за ним во все времена».

Короче говоря, честолюбивый ум Армана-Жана дю Плесси-Ришелье не желал довольствоваться скромным провинциальным Люсоном. Он полагал (и совершенно резонно), что был достоин большего, а потому «искал подходы», очаровывая всех своим умом, эрудицией и красноречием. В конце концов на него обратили внимание, и произошло это, прежде всего, благодаря его ловкости и хитроумию, проявленным им при налаживании компромиссов между соперничавшими группировками, а также при защите церковных привилегий от посягательств светских властей.

Таким образом, епископ Люсонский начал показываться при дворе и понравился там очень многим, обратив на себя внимание фаворитки королевы Марии Медичи Леоноры Дори, более известной как Леонора Галигаи.

Леонора приходилась молочной сестрой Марии Медичи — это значит, что её мать была кормилицей флорентийской принцессы. Они были почти ровесницами (разница составляла четыре года), росли вместе, хорошо ладили. Честолюбивая и хваткая, Леонора пользовалась большим авторитетом у Марии, которая только и думала о том, как бы доставить ей удовольствие. По словам одного из её биографов, это была «маленькая, очень худая, очень смуглая, хорошо сложенная особа с резкими и правильными чертами лица». В 1607 году ей было примерно тридцать шесть лет.