Юрий Чернер - Улыбка Диллинджера. ФБР с Гувером и без него

Привлечь к суду Юлиуса Розенберга только на основании расшифрованных радиограмм было невозможно. Высшее руководство, включая президента Трумэна, полагало, что в СССР еще ничего не известно о взломе кода, и это можно будет еще не раз использовать [55]. Требовались прямые показания, и их дали Дэвид и Рут Грингласс.

Дэвид Грингласс показал, что он передал Юлиусу Розенбергу множество секретных сведений, в частности набросок схемы изготовления атомной бомбы. Юлиус будто бы рассказал ему, что прекратил свою работу для коммунистической партии, так как нашел кое-что получше. «Юлиус сказал мне, — сообщил Грингласс под протокол, — что теперь он может, наконец, делать то, что всегда хотел: поставлять информацию Советскому Союзу». Рут дала несколько показаний, в частности то, которое сыграло большую роль в суде: что Этель перепечатывала на портативном ремингтоне рукописные разведывательные сообщения для передачи советской разведке.

На основе этих обвинений Этель и Юлиуса допрашивали целыми часами и днями, но, тем не менее, никаких дополнительных доказательств против них не было, и они ни в чем не признавались.

Официальная версия в изложении Дона Уайтхеда выглядела так: «Дэвид работал над атомной бомбой, самым смертоносным оружием, которое когда -либо изобрел человеческий мозг. Юлиус же и Этель хотели получить от него сведения об его открытиях, чтобы ими смогли воспользоваться русские… «Я дам тебе кое-что, и ты сможешь опознать человека, который придет к тебе», — сказал Юлиус Дэвиду. Затем Рут и Розенберги вышли на кухню. Юлиус оторвал кусок коробки из-под порошка для пудинга («Баварский кокосовый крем») и разорвал его на две части. Одну из них он дал Рут Грингласс, и все трое вернулись в комнату. Дэвид Грингласс поглядел на обе половинки; если их составить вместе, место разрыва совпадет. «Ну и хитер же ты!» — заметил он. Юлиус засмеялся: «Чем проще, тем хитрее!»

«В сентябре 1945 года, — пишет далее Дон Уайтхед, — Грингласс снова проводил свой отпуск в Нью-Йорке. На этот раз Грингласс, по его словам, передал Розенбергу эскиз поперечного разреза бомбы, сброшенной в Нагасаки. Грингласс нарисовал этот эскиз на основе своей работы над механизмом взрывателя и бесед между учеными и другими лицами, которые он подслушивал. Кроме эскизов, Розенберг получил также рукописные заметки о работах в Лос-Аламосе. Юлиус Розенберг был обрадован. «Это здорово», — похвалил он. Они поставили в комнате стол с картами и принесли туда пишущую машинку. Этель Розенберг перепечатала рукописные заметки Гринглас-са, а Юлиус и Рут исправили грамматические ошибки».

Вот такие парадоксы секретности. В осуществлении проекта атомной бомбы участвовало более 150 тысяч сотрудников. И только самый узкий круг приближенных Роберта Оппенгеймера — директора проекта, — имел общее представление об этом проекте. Всем же другим сведения о функции и значении их конкретных частичных работ для проекта в целом, как считалось, были неизвестны. В одном докладе об атомном центре Хэнфорд говорилось, что только для схематического наброска технологического процесса на данном предприятии потребовалось 30 толстых книг. Аналогичная ситуация была и в атомных центрах Ок-Ридж или Лос-Аламос. И всего один человек, слесарь-ремонтник в чине сержанта, «на основе собственной работы» и на основе подслушивания бесед смог воссоздать чертежи и технологический процесс создания атомной бомбы!

Во время судебного процесса против Этель и Юлиуса Розенбергов выдвигались только обвинения, исходившие от супругов Грингласс, выступали или подвергнутые давлению ФБР «свидетели» [56], или тщательно подобранная группа судей и прокуроров, которые охотно подчеркивали принадлежность обвиняемых к коммунистам. Кроме того, было возбуждено обвинение против Мортона Собелла, товарища Юлиуса Розенберга по учебе. Собелл был обвинен, как указывалось официально, в «заговоре с целью шпионажа». Прокурор обвинил его — опять же без всяких доказательств, которые можно предъявить в суде, поскольку факт расшифровки разведдонесений не оглашался, Юлиус показаний не давал, а Дэвид просто ничего не знал, — в том, что он являлся «связным русских». Суд направил свои усилия на детальное установление места и времени, где и когда встречались вместе обвиняемые или «свидетели». Эти встречи, вполне обычные и нормальные между друзьями и родственниками, истолковывались как таинственные связи. Скандальная пресса сообщала о каждой такой встрече, подавая ее как «идущее шаг за шагом разоблачение атомного шпионажа», и утверждала, будто Розенберга подвергли Соединенные Штаты чудовищной опасности. Сообщения для прессы писал в качестве «специалиста» небезызвестный генерал Л. Клей [57].