Здесь как Сталин, так и его корреспонденты столкнулись с неразрешимыми противоречиями марксистской теории. С одной стороны, согласно Марксу, более передовые производственные отношения вызревают еще в рамках предшествующей формации, например, капиталистические – в феодальной, причем задолго до первых буржуазных революций. С другой стороны, социалистические и коммунистические производственные отношения, оказывается, еще только предстоит создать после победы социалистической революции за счет созидательного труда советских людей. К тому же Маркс говорил о необходимости мировой революции, а на практике получилось, что социализм Ленину и Сталину пришлось начинать строить в одной отдельно взятой стране, причем далеко не самой развитой в экономическом отношении. Выходит, что, раз производственные отношения еще только предстоит создать, то и законы их развития также должны порождаться волей тех, кто участвует в созидании нового общества. Но что это за научные законы, которые зависят от воли людей! Ведь это означает, что один ученый или политик может провозгласить один закон, а другой – совсем иной, прямо противоположный первому. И совсем уж непонятно, кто каждый из этих законов будет воплощать в жизнь – то ли сами их авторы, то ли захваченные идеей массы. И вообще может получиться, что Сталин в своей деятельности, раз он провозглашает ее как реализацию познания законов развития общества, рискует оказаться в зависимости от Троцкого, Бухарина или другого не симпатичного ему теоретика, сформулировавшего те или иные законы общественного развития. Этого Иосиф Виссарионович никак не хотел, равно как и не хотел пускать на самотек развитие страны и мира, отдавать ее на откуп стихийных сил, которые в один прекрасный день могут вдруг лишить его власти. Выход был один: самому формулировать законы и руководить претворением их в жизнь, выстраивать общество под собственный вариант марксистской теории. И при этом декларировать объективность общественных законов и их независимость от людского произвола. Таким образом можно было гарантировать, что никто другой, по крайней мере в СССР, не рискнет придумывать такие законы. А если рискнет – ему прямой путь в ГУЛАГ.
И еще Сталин обрушился на Санину и Венжера за вполне невинное, казалось бы, предложение передать МТС в собственность колхозов: «Из этого получилось бы… что колхозы стали бы собственниками основных орудий производства, т. е. они попали бы в исключительное положение, какого не имеет в нашей стране ни одно предприятие, ибо, как известно, даже национализированные предприятия не являются у нас собственниками орудий производства… Такое положение могло бы лишь отдалить колхозную собственность от общенародной собственности и привело бы не к приближению к коммунизму, а наоборот, к удалению от него…
Из этого получилось бы… расширение сферы действия товарного обращения, ибо колоссальное количество орудий сельскохозяйственного производства попало бы в орбиту товарного обращения. Как думают тт. Санина и Венжер, может ли способствовать расширение сферы товарного обращения нашему продвижению к коммунизму? Не вернее ли будет сказать, что оно может лишь затормозить наше продвижение к коммунизму?
Основная ошибка тт. Саниной и Венжера состоит в том, что они не понимают роли и значения товарного производства при социализме, не понимают, что товарное обращение несовместимо с перспективой перехода от социализма к коммунизму. Они, видимо, думают, что можно и при товарном обращении перейти от социализма к коммунизму, что товарное обращение не может помешать этому делу. Это глубокое заблуждение, возникшее на базе непонимания марксизма… Переход от социализма к коммунизму и коммунистический принцип распределения продуктов по потребностям исключают всякий товарный обмен, следовательно, и превращение продуктов в товары, а вместе с тем и превращение их в стоимость».
Сталин был последовательным противником расширения сферы товарно-денежных отношений при социализме. Людей и коллективы надо было максимально лишить собственности, чтобы они не имели возможности отстаивать свою независимость и самостоятельность перед лицом государственной власти, т. е. его, Сталина, абсолютной власти. Товарно-денежные отношения были фикцией при монопольных и диктуемых государством ценах и административном распределении всех основных ресурсов. Они призваны были лишь создать у трудящихся иллюзию материальной заинтересованности в результатах собственного труда. То, что страна только что пережила послевоенный голод 1946–1947 годов, унесший сотни тысяч жизней, Сталина не волновало.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу