Борис Соколов - Иосиф Сталин – беспощадный созидатель

А 24 января 1911 года он писал в Москву своему знакомому по Тифлису и Баку В.С. Бобровскому: «Я недавно вернулся в ссылку («обратник»), кончаю в июле этого года. Ильич и К ° зазывают в один из двух центров, не дожидаясь окончания срока. Мне же хотелось бы отбыть срок (легальному больше размаха), но если нужда острая (жду от них ответа), то, конечно, снимусь. А у нас здесь душно без дела, буквально задыхаюсь. О заграничной «буре в стакане воды», конечно, слышали: блоки – Ленина – Плеханова, с одной стороны, и Троцкого – Мартова – Богданова, с другой. Отношение рабочих к первому блоку, насколько я знаю, благоприятное. Но вообще на заграницу рабочие начинают смотреть пренебрежительно: «Пусть, мол, лезут на стенку, сколько их душе угодно, а по-нашему, кому дороги интересы движения, тот работает, остальное приложится». Это, по-моему, к лучшему».

Тем не менее, Коба дожидаться конца срока не стал, наплевав на все преимущества легальности. Произошло это потому, что товарищи за границей настояли на его присутствии в Петербурге как человека положительно незаменимого. В конце февраля 1911 года Сталин под предлогом лечения несуществующего туберкулеза уехал в Вологду. Там по его просьбе врач-большевик Саммер дал справку, что Джугашвили находился у него на излечении. Сталин впоследствии так описывал этот эпизод в письме от 7 июня 1926 года Закавказской контрольной комиссии, рассматривавшей персональное дело работника Наркомата внешней торговли СССР А.И. Иваняна (Иванянца): «Живя нелегально в Вологде в 1911 году, я провел у т. Иваняна две или три ночи по его приглашению. Он (Иванян) жил тогда на одной квартире с Татариновым и его (Татаринова) женой, где я и столовался около недели. Он (Иванян) устроил меня (после двухдневной ночевки у него) у ссыльного Доррера (видного эсера, бывшего графа. – Б. С .), где я прожил недели две или больше. Я получил от ЦК 70 рублей на побег по адресу, данному мне Иваняном. Денег этих мне не передал т. Иванян, а показал лишь телеграмму о присылке для меня указанной суммы (в телеграмме было вытравлено несколько слов), причем т. Иванян не мог объяснить ни «пропажу» денег, ни факт вытравления из телеграммы нескольких слов. Впоследствии, приехав за границу, в ЦК, я получил все документы, говорящие о том, что действительно было послано для меня в Вологду по адресу, данному Иваняном, 70 рублей, что эти деньги не пропали, а были получены адресатом в Вологде».

Поскольку бывший студент Томского технологического института ссыльный Арам Исаакович Иванянц банально присвоил предназначенные для Кобы деньги, тому не оставалось ничего другого, как вернуться в Сольвычегодск, запасшись справкой, что в Вологде он был на лечении.

Кстати сказать, в Сольвычегодске у Сталина была мимолетная интимная связь с Серафимой Владимировной Хорошениной, с которой они вместе были прописаны в доме М.П. Кузаковой с 20 по 23 февраля 1911 года. В этот последний день Хорошенина была отправлена этапом в Никольск и оставила ему прощальную открытку.

27 июня 1911 года у Джугашвили истек срок ссылки. 6 июля он выехал в Вологду. Туда он добрался пароходом только 16 июля. Из Вологды Коба писал в «Рабочую газету»: «…Узнал, что Вами послано Кобе письмо, ответа на которое требуете от него. Заявляю, что никакого письма от Вас не получал, старые адреса провалены, новых у меня нет, и я лишен возможности переписываться с Вами. О чем Вы могли мне писать? Быть может, не лишне будет, если заранее заявлю, что я хочу работать, но работать буду лишь в Питере или Москве: в других пунктах в данное время моя работа будет – я в этом уверен – слишком малопроизводительна (Сталин к тому времени ценил свою персону очень высоко. – Б. С. ). Было бы хорошо предварительно побеседовать о плане работы и т. п. с кем-либо из ваших, ну, хотя бы из русской части ЦК. Более того, это, по-моему, необходимо, если, конечно, русская часть ЦК функционирует. Словом, я готов – остальное Ваше дело. Может быть, я сузил вопрос и забежал вперед… Тогда повторите Ваше письмо. Жду ответа. Коба. P. S. Вы, конечно, догадались, что я уже свободен…»

Тон письма, согласимся, несколько нагловатый, но товарищи по партии, вероятно, отнесли его на счет пребывания в тюрьме и ссылке и опьянения воздухом свободы. А ссыльному Моисею Михайловичу Лашевичу Коба писал в Вологодскую губернию: «Ставить целью работы лаять на ликвидаторов и впередовцев я не могу и над такими людьми, которые лают, я могу только издеваться». Сталин в тот момент стремился сгладить противоречия между различными фракциями большевиков.