Борис Соколов - Иосиф Сталин – беспощадный созидатель

Такое единичное явление в районе обозначили впоследствии разгибом, а Евсеев прославился как разгибщик – вопреки перегибщику. Здесь я пользуюсь обстоятельствами, чтобы объявить истинное положение: перегибы при коллективизации не были сплошным явлением, были места, свободные от головокружительных ошибок, и там линия партии не прерывалась и не заезжала в кривой уклон. Но, к сожалению, таких мест было не слишком много. В чем же причина такого бесперебойного проведения генеральной линии?

По-моему, в самостоятельно размышляющей голове Кондрова. Многих директив района он просто не выполнял.

– Это писал хвастун, – говорил он, читая особо напорные директивы, вроде «даешь сплошь в десятидневку» и т. п. – Он желает прославиться, как автор какой, я, мол, первый социализм бумажкой достал, сволочь такая!

Другие директивы, наоборот, Кондров исполнял со строгой тщательностью.

– А вот это мерно и революционно! – сообщал он про дельную бумагу. – Всякое слово хрустит в уме, читаешь – и как будто свежую воду пьешь: только товарищ Сталин может так сообщать! Наверно, районные черти просто себе списали директиву с центральной, а ту, которую я бросил, сами выдумали, чтобы умнее разума быть!

Действовал Кондров без всякого страха и оглядка, несмотря на постоянно грозящий ему палец из района:

– Гляди, Кондров, не задерживай рвущуюся в будущее бедноту – заводи темп на всю историческую скорость, невер несчастный!

Но Кондров знал, что темп нужно развить в бедняцком классе, а не только в своем настроении; районные же люди приняли свое единоличное настроение за всеобщее воодушевление и рванулись так далеко вперед, что давно скрылись от малоимущего крестьянства за полевым горизонтом.

Все же Кондров совершил недостойный его факт: в день получения статьи Сталина о головокружении к Кондрову по текущему делу заехал предрика. Кондров сидел в тот час на срубе колодца и торжествовал от настоящей радости, не зная, что ему сделать сначала – броситься в снег или сразу приняться за строительство солнца, – но надо было обязательно и немедленно утомиться от своего сбывшегося счастья.

– Ты что гудишь? – спросил его неосведомленный предрика. – Сделай мне сводочку…

И тут Кондров обернул «Правдой» кулак и сделал им удар в ухо предрика».

Весь юмор ситуации можно оценить, если учесть, что председатель колхоза «Доброе начало» Кондров изобрел «колхозное электрическое солнце», которое светило бы «целиком в сторону колхоза», заменяя в пасмурную погоду настоящее солнце, но которое окончательно и бесповоротно вышло из строя, проработав всего полчаса. Колхозы для Платонова – столь же неестественное и бесполезное, противоречащее человеческой природе явление, как и электрическое солнце, призванное заменить подлинное солнце. Разумеется, Сталину не могло понравиться подобное издевательство над своей статьей, которую Платонов уподобил кастету. И в одночасье прозревший Фадеев послушно клеймит Платонова и за Кондрова, и за злосчастное «электрическое солнце»: «И в городах необходимо устроить районное общественное солнце, дабы техника всюду горела и гремела по нашей стране…» Так идут пункт за пунктом, основная цель которых показать: до чего же, дескать, «потешно» получается, когда наши «мужички» («охломоны») берутся за технику. «Остроумие» Платонова, как видим, куцее и убогое, выдумка его – плоская и дешевая. Но она обнаруживает высокую классовую кулацкую сознательность. Враг знает, куда он метит: он высмеивает то массовое движение за овладение техникой, которое является одним из вернейших орудий в классовой борьбе пролетариата и руководимых ими масс крестьянства».

Характерно, что в повести «Впрок» единственный вид кооператива, о котором Платонов говорит вполне серьезно, без тени ерничества и с нескрываемым сочувствием, это объединение, созданное по инициативе самих крестьян, и где такого объединения требуют природные условия: «Придолинное крестьянство еще в 1924 году, когда я был на Тихой Сосне, уже знало, что вести пойменное хозяйство, тем более создать из болота луга, одним напряжением единоличного хозяйства нельзя – и в 1925 году, к моменту начала работ, все заинтересованное обедневшее крестьянство объединилось в мелиоративные товарищества, то есть в зачаточную форму производственного кооператива». Писатель принимал только те формы кооперации, которые находятся в гармонии с природой и народными чаяниями. А ту коллективизацию, которую на практике осуществил Сталин, Платонов рассматривал как неприкрытое ограбление народа в пользу государства. Неслучайно в повести «Впрок» подчеркнуто, что «дальше жизнь пойдет еще хуже… людей придется административно кормить из ложек, будить по утрам и уговаривать прожить очередную обыденку». Издевался он и над гигантоманией, свойственной советским техническим проектам. Один из героев «Впрок», «лучший вождь и друг машин» Григорий Михайлович Скрынко, директор МТС, заявляет: «…Больше не могу терпеть… отсталости. Зачем нам нужны трактора в каких-то двенадцать, двадцать или шестьдесят сил. Это капиталистические слабосильные марки! Нам годятся машины в двести сил, чтоб она катилась на шести широких колесах, чтоб на ней не аэроплан трещал, а дышал бы спокойный нефтяной дизель или газогенератор. Вот что такое советский трактор, а не фордовская горелка!» Наверное, Платонов, сам инженер, догадывался, что мощные трактора нужны не для крестьянских нужд, крестьянам-то как раз лучше пригодились бы «фордовские горелки», сжиравшие куда меньше топлива и гораздо меньше уродовавшие почву. Гигантские трактора мощностью 200 и более лошадиных сил нужны только как прообразы танков и тяжелых артиллерийских тягачей.