"Сэр,
Когда я последний раз был в Америке, я получил там Вашу прекрасную работу о теориях электричества и магнетизма, которую, как я понял, Вы удостоили чести послать мне. Я прочитал ее с бесконечным удовлетворением и удовольствием и прошу Вас принять мою величайшую благодарность и признательность, которые Вы по праву заслужили от всего Ученого Мира (Republic of Letters). Вместе с этим письмом я беру на себя смелость послать Вам свою небольшую работу, которая еще не опубликована, но должна появиться в очередном томе "Трудов Королевского общества"25. Пожалуйста, примите ее как скромное свидетельство огромного уважения и почитания, с каким я, сэр, являюсь Вашим покорнейшим и смиреннейшим слугой.
Б. Франклин"26.
Небольшое письмо Франклина примечательно во многих отношениях. Прежде всего, это единственное {30} прямое обращение великого американца к своему петербургскому коллеге, свидетельствующее об исключительно высокой оценке знаменитого труда российской академии по теории электричества и магнетизма. Оно показывает, что оба ученых обменивались своими исследованиями, несмотря на огромные географические расстояния, предрассудки и политические преграды, разделявшие их. Причем Франклин направил в С.-Петербург свою работу еще до выхода ее в свет в трудах лондонского Королевского общества (к сожалению, эта прекрасная традиция в наши дни почти забыта). Капитальный трактат Ф. У. Т. Эпинуса "Опыт теории электричества и магнетизма" произвел на Франклина столь большое впечатление, что даже спустя семь лет он писал своему другу, французскому ученому Барбе Дюбургу: "Сильный намагничивающий аппарат может намагнитить миллионы стальных брусков, не сообщая им какой-либо части собственного магнетизма, а только приводя в действие собственный магнетизм, который существовал в этих брусках.
Этой гипотезой, представляющейся мне столь же остроумной, сколь и основательной, я обязан главным образом блестящему петербургскому ученому г-ну Эпинусу. Я говорю "главным образом" потому, что читал его книгу много лет тому назад и оставил ее в Америке; поэтому может случиться, что я что-то в ней добавил или в какой-то мере изменил, и если я что-нибудь представил неправильно, то ошибка должна быть отнесена на мой счет"27.
Мы видим, таким образом, что сам Франклин признавал, в частности, что многим обязан "блестящему Петербургскому ученому г-ну Эпинусу".
В свою очередь, исключительно высоко ценил работы Франклина по теории электричества Д. А. Голицын, сам опубликовавший интересные труды в этой области. "Г-н Франклин, - писал Голицын в 1777 г., - первый нашел, что существуют два вида электричества - положительное и отрицательное"28. "Как один из самых искренних почитателей" знаменитого американца, Голицын, в то время российский посланник в Гааге, счел возможным в январе 1777 г. обратиться к Франклину с личным письмом, на что, как он отмечал, давали ему право "любовь к наукам и подлинный интерес к их развитию". "Кто лучше вас, милостивый государь, может решить, верны или нет мои соображе-{31}ния насчет положительного и отрицательного электричества и притягательной силы громоотводов?" - спрашивал Голицын и далее подробно излагал свои эксперименты и соображения в области атмосферного электричества.
"Что касается громоотводов, - писал Голицын, - то думаю, что всякое тело притягивает электричество лишь тогда, когда оно уже находится в его атмосфере. Причина, по которой высокие предметы чаще поражаются молнией, чем расположенные ниже, естественно, заключается в том, что они раньше оказываются в его атмосфере. Разительный пример тому - Спа. Сколько помнят люди, там никогда не ударяла молния, хотя в тех местах очень часто бушуют ужасные грозы. Местные жители объясняют это охранительной силой колокольного звона, но стоит оглядеться, чтобы понять, что их защищает. Спа расположен между двумя параллельными горными хребтами: один, так сказать, прикрывает его, другой лежит от него в четверти лье. Следовательно, с какой бы стороны ни появилась туча, ее атмосфера встречается прежде всего с горами. Поэтому молния беспрестанно ударяет в горах и всегда щадит Спа"29.
Прямое обращение к Франклину, бывшему в то время представителем восставших колоний в Париже и не получившего еще официального признания даже у французского правительства, нельзя не признать довольно смелым шагом со стороны российского посланника в Гааге. К чести Голицына надо сказать, что он не побоялся во имя интересов науки пренебречь обычными формальностями, хотя подобная вольность не могла встретить одобрение царского двора.
Читать дальше