Эдвард Радзинский - Последняя из дома Романовых

– Нам надо незамедлительно, – продолжал Панин, – разоблачить сей вздорный слух.

– Не понимаю... А зачем, граф? – милостиво удивилась императрица.

– Но... – изумленно начал Панин, – Европа... И европейские газеты...

– Ах, граф, – доброжелательно сказала государыня. – Это все такой вздор. Прежде, когда я была молода, я оглядывалась на любое слово оттуда, я радовалась любому знаку одобрения. Чтобы получить это одобрение, я на писала горы писем Вольтеру и барону Гримму. Все завоевывала общественное мнение... Но с возрастом, Никита Иванович, я все чаще и с печалью понимала, что самое благоприятное мнение просвещенной Европы можно за воевать отнюдь не достойными поступками, а ценными подарками или попросту деньгами. Вы поступили плохо? Ну что ж, это вам будет стоить чуточку дороже – всего лишь.

– Так что пусть клевещут, Никита Иванович! – радостно подытожил из своего угла князь Вяземский.

Екатерина по-прежнему стоит у окна и глядит на затопленную водой набережную– на корабли, выброшенные на берег. И на золотой шпиль Петропавловской крепости.

«Она уже живет в слухах, эта странная княжна Тараканова... Нет, клянусь, Ваше величество, это не худший ваш персонаж».

Картина: на полотне изображена прекрасная женщина в изодранном, когда-то роскошном платье. Она стоит на кровати, и страшная вода уже у ее ног, и крысы лезут на постель.

Легенда оказалась живуча. Через много лет, в 1864 году, на художественной выставке было представлено это впоследствии знаменитое полотно Флавицкого «Смерть княжны Таракановой во время наводнения в Санкт-Петербурге в 1778 году».

Екатерина, стоя у окна, все глядит на набережную. Вяземский и Панин по-прежнему стоят у стола, тщетно ожидая продолжения разговора. Первым не выдержал Панин:

– Я свободен, Ваше величество?

Императрица спохватилась и обернулась все с той же улыбкой:

– Ох, простите, Никита Иванович, в голову пришел забавный сюжетец пьесы. О наводнении. – Панин взглянул на нее изумленно. – И никак вот не могу от него отделаться... Нет, недаром антрепренер в Москве зарабатывал на моих пьесах до десяти тысяч за представление. Они всегда имеют успех. И публика рвется. Я знаю, что многие наши тонкие ценители не находят их бессмертными. Но я всегда говорю: «Пусть, господа, кто-нибудь из вас сочинит получше. И мы тотчас же уступим ему место и будем наслаждаться его творениями».

«Да, это был самый удачный мой персонаж. Сия княжна Тараканова, погибшая во время наводнения. Теперь я могла быть спокойна: Августа -безликая тень и навсегда в Шлиссельбурге».

Но государыня ошиблась.

Прошло пять лет, и в 1782 году за границей, на берегах Женевского озера, после долгого тщетного лечения, скончалась от чахотки жена графа Григория Орлова Екатерина Николаевна. Ее надгробный памятник из черного мрамора и сейчас можно увидеть в кафедральном соборе в Лозанне.

А вскоре весь Санкт-Петербург был поражен известием удивительным: Григорий Орлов, этот великий кутила, соблазнитель самых блестящих женщин столицы, этот бывший глава петербургской «золотой молодежи», сошел с ума, не выдержав смерти жены.

1782 год, октябрь. Кабинет Екатерины в Зимнем дворце. Шесть часов тридцать минут утра. Екатерина за столом пишет очередное письмо барону Гримму.

«Октября 25 дня 1782 года.

...Какой ужас! Я буду иметь, дорогой друг, перед глазами весьма грустное явление в лице князя Орлова, который возвращается сегодня в столицу. Слава богу, граф Алексей Григорьевич опередил его и уведомил меня, что он и братья его не будут выпускать князя Орлова из виду по причине полного расстройства или, точнее, ослабления умственных способностей».

Кабинет императрицы. 9 часов 15 минут утра 2 сентября 1782 года. В кабинете Вяземский и императрица. Вяземский делает ежедневный доклад.

– К сожалению, князь Григорий, который прибыл вчера в Санкт-Петербург, сумел ускользнуть от своих братьев. Он бродит по городу, навещает знакомых и при сем говорит невесть что.

– Что же он говорит? – помолчав, спрашивает императрица.

– Про Божью кару, про какую-то Августу и много чего несвязного. В безумии он пришел в дом к князю Щербатову, где посватался к его племяннице. И тут же просил не отдавать ее за него: дескать, проклят он. Князь Григорий нес такое, что князь Щербатов вынужден был отказать ему от дома.

– Ну зачем же обращать столько внимания на бред больного? – пре рвала императрица. – Однако что же находчивый граф Алексей Григорьевич медлит?