И. Потапчук - Русские судебные ораторы в известных уголовных процессах XIX века

Щукин: все относящиеся до него показания обвиняемых и свидетелей ложны. Его оговорили в переделке и сбыте банковых билетов вследствие того, что он отказал Неофитову, Плеханову и Верещагину в деньгах, которые они требовали с него за то, чтобы не запутывать его в дело. Переделкою и сбытом банковых билетов занимались оговорившие его обвиняемые, в особенности же Неофитов, а также и другие арестанты Московского тюремного замка. Он же, Щукин, в преступлении этом никакого участия не принимал. Обвиняемые Константин Карлович Зильберман и Андрей Макарович Сидоров, не признавая себя виновными во взводимом на них преступлении, никаких удовлетворительных объяснений в оправдание свое не представили, причем Сидоров показал, что из найденных у него по обыску подозрительных предметов большая часть принадлежала содержавшемуся вместе с ним арестанту Державину, а жидкости в пузырьках он употреблял как лекарство от зубной боли. Арестант Державин, освобожденный из-под стражи, за нерозыском остался неспрошенным. Обвиняемая Александра Казимирова-Щукина, также не сознаваясь в сбыте переделанных билетов, показала, что никакого билета Купеческого банка в 60 тысяч рублей она у мужа своего не видала и такого билета ни от него, ни от Огонь-Догановского не получала. С Огонь-Догановским ей случалось бывать в замке у мужа своего Щукина и вместе выходить оттуда. Обвиняемый Константин Платонович Огонь-Догановский, не признавая себя виновным в принятии от Щукина заведомо подложного билета Купеческого банка в 60 тысяч рублей, показал, что, будучи товарищем Щукина по совместной с ним службе в Учетном банке, он посещал его в тюремном замке. Однажды Щукин пригласил его к себе письмом и, выразив желание отдать ему прежний долг 5 тысяч 300 рублей по векселю, предложил взять у него и где-либо заложить означенный билет в 60 тысяч рублей. Боясь обыска при выходе из замка, он, Огонь-Догановский, согласившись на предложение Щукина, просил его поручить своей жене Александре Казимировой пронести этот билет из замка. Выйдя оттуда вместе с Щукиной, он, Огонь-Догановский, зашел к ней на квартиру и получил у нее упомянутый билет. Рассматривая его впоследствии вместе с конторщиком своим Михайловым, он усомнился в доброкачественности и действительности билета, который поэтому и возвратил Щукиной для передачи ее мужу. Билет этот он показывал многим служащим у него в конторе. Когда же по жалобе их на него, Догановского, возникло о нем предварительное следствие и показаниями служащих поднят был вопрос о виденном ими у него билете, то он, Догановский, о происхождении его заявил следователю и предложил даже свои услуги к разысканию этого билета и получению его от Щукина, в чем, однако же, не успел. Находившийся у него вексель Щукина он, Догановский, уничтожил из боязни того, что вексель этот, найденный при обыске, укажет на близкие отношения его к Щукину. Показаниями умершего обвиняемого Аркадия Владимировича Иванисова положительно удостоверяется: 1) подделка и переделка в Московском тюремном замке банковых билетов и сбыт их оттуда; 2) участие в этих преступлениях Щукина, Верещагина, Плеханова, Зильбермана и других арестантов; 3) первенствующее значение и деятельность при тех же преступлениях арестанта Неофитова; 4) сильное влияние его на окружавших его арестантов и совершенное подчинение их его убеждениям, советам и указаниям.

Дворянин Николай Петрович Калустов заявил судебному следователю, что в конце августа 1873 года, во время содержания его под стражей по делу о краже у Артемьева, он поручил обвиняемому по этому же делу дворянину Николаю Ипполитовичу Дмитриеву-Мамонову заложить бриллиантовые серьги и золотые браслеты, присланные ему актрисой Императорских Московских театров Авдотьей Николаевной Голодковой. Мамонов, заложив эти вещи у купца Дмитриева, вырученные за них 250 рублей привез Калустову, который из означенных денег отдал Мамонову 150 рублей — 125 рублей для внесения через следователя на удовлетворение потерпевшего от кражи Артемьева, а 25 рублей для уплаты за карету, взятую Мамоновым для разъездов по делам Калустова. Через несколько времени Мамонов сказал Калустову, что предназначенные для Артемьева 125 рублей он передал товарищу прокурора Московского окружного суда Шадурскому, наблюдавшему за производством следствия по делу о краже у Артемьева. То же Мамонов сказал Шпейеру и Петру Калустову. На самом же деле оказалось, что деньги 125 рублей Мамоновым по назначению переданы не были. Около того же времени Мамонов, вовсе не имевший денег, стал кутить в саду Шато-де-Флер, в Петровском парке. Приведенное заявление Николая Калустова подтвердилось при следствии показаниями брата его Петра Калустова, Павла Шпейера, Авдотьи Голодковой и Ивана Дмитриева. Обвиняемый Николай Ипполитович Дмитриев-Мамонов, не отрицая как получения им от Калустова 125 рублей для передачи потерпевшему Артемьеву, так и того, что деньги эти по назначению им переданы не были, показал, что он истратил их частью на карету, в которой ездил по делам Калустова, а частью, с согласия последнего, на разные мелочи, которые он, Дмитриев-Мамонов, не упомнит. Объяснение Мамонова опровергается показанием содержателя каретного заведения Дмитрия Петровича Емельянова, из которого видно, что за карету, взятую для Калустова, последний заплатил сам, затем Мамонов уже для себя брал карету на три дня и заплатил за нее 21 рубль.