Вячеслав Софронов - Отрешенные люди

- Постой, - остановил ее Иван, - у меня, поди, тожесь свадьба будет, отец и невесту сыскал.

- Вот как? - остановилась она и безразлично спросила: А не из Карамышевых, из остяков, невеста? Не Антонина ли?

- Вроде она...

- Хорошая девка, хоть и из остячек. Дай Бог вам, - недоговорив, Наталья решительно повернулась и пошла к церковной ограде, плавно ступая, неся на отлете маленькую дамскую сумочку.

- Да не из остячек она, - зачем-то крикнул ей вслед Иван и зло сплюнул на землю, нажал изо всей силы на посошок и переломил его пополам, отбросил в сторону и пошел вдоль по улице.

В нем все клокотало от обиды: и оттого, что Наталья подошла первая, а не он сам, и оттого, что выходит замуж, с полным безразличием отнесшись к его сватовству, и оттого, что назвала Карамышевых остяками.

Он шел, пока не вышел на окраину города, где был облаян сворой бродячих собак, и чья-то голова показалась из-за соседнего забора, пьяно что-то крикнули вслед ему. Повернул обратно, решив, что ночью в Аремзянку не пойдет, заночует где-нибудь у знакомых, а то и совсем пойдет к реке, заберется под первую попавшуюся лодку, как часто поступали в детстве, когда ходили в начале лета на метляжную с друзьями. Он шел, поворачивая наугад то в один, то в другой проулок, вглядывался в освещенные окна, где при свечах или при лучине сидели, ходили, стояли люди, и острое чувство любопытства проснулось в нем. Он иногда останавливался у тех домов, где были неплотно занавешены окна, и некоторое время стоял, высматривая, как там течет иная, не знакомая ему жизнь. Потом, смутившись, что его может кто-то увидеть, устыдить, поспешно шел дальше.

Вдруг он остановился и сообразил, что неподалеку находится дом Пименовых, и что-то зажглось в нем, заставило во второй раз за день покраснеть. Оглянувшись и убедившись, что за ним никто не наблюдает, перешел по сухому месту улицу и, ступая осторожно на мостки, пошел к дому Натальи, не совсем понимая, что станет делать дальше.

В доме Пименовых не спали, и половина окон была освещена. Он подошел к воротам и встал на лавку, заглянул внутрь поверх занавесок. Почти вся семья сидела за столом и ужинала, сосредоточенно глядя в тарелки. В комнату вошел кто-то из прислуги с кастрюлей в руках, поставил ее на середину стола. У Ивана заурчало в животе, и он только теперь вспомнил, что не ел весь день. Подавив в себе желание постучать в окно, пошел вдоль невысокого заборчика и, не отдавая себе отчет, зачем он это делает, подтянувшись на руках, перемахнул через него, зацепив ногой дождевую бочку, стоявшую на углу дома, а оттуда попал в огород. С той стороны не было ни одного освещенного окна, и лишь слабый свет от горевшей перед иконою лампадки сообщил ему, что комната жилая. Рядом с домом росли кусты сирени, и Иван спрятался в них, затаился, все еще не зная, зачем он здесь.

Через какое-то время свет от лампадки перекрыла чья-то фигура, затем комната озарилась слабым пламенем свечи. Иван явственно различил через окно Наталью, державшую в левой руке бронзовый подсвечник с горящей свечой. Она молилась, часто крестясь на угол комнаты, кланяясь и что-то шепча одними губами. Кончив читать молитву, она поставила на столик свечу и начала расправлять постель, взбивать большую пуховую подушку. Закончив эти приготовления, сняла с головы платок и принялась расчесывать большую косу, едва не достающую ей до пояса, потом медленно стала раздеваться, снимая по очереди вязаные чулки, вешая их на спинку стула, расшнуровывая многочисленные шнурки и завязки. Еще мгновенье, и она осталась совершенно обнаженной, взяла в руки ночную рубашку...

Ивана била крупная дрожь, клацали от возбуждения зубы, изнутри разливалось что-то жгучее, горячее, словно он находился в парной бане. Мышцы его так занемели, что толкни его сейчас кто, и он не удержался, упал бы кулем на землю. При этом он тяжело дышал, как во время самой тяжелой работы. Он видел Натальино тело, покатость плеч, бугорки грудей с розовыми сосцами, волосы под мышками, когда она поднимала руки кверху, впадинку пупка и... ложбинку между ног. Он напряженно дышал чуть приоткрыв рот. Затем, не понимая, что делает, выполз из-за куста и прижался разгоряченным лбом к холодному стеклу.

А Наталья тем временем спокойно надела рубашку и направилась к окну, чтоб задернусь на ночь шторку. И тут ее взгляд встретился с безумно, неотрывно смотрящим на нее Иваном. Наталья замерла на мгновенье, рот ее перекосило в крике, которого Иван слышать не мог, но догадался, в комнату заглянул удивленный Василий Пименов, а дальнейшего Иван Зубарев не помнил. Ноги сами понесли его, он перемахнул через невысокий заборчик, налетел с маху на дождевую бочку, перевернул ее, облился холодной водой, за забором угодил в канаву, упал на четвереньки, но в неудержимом прыжке выбрался на дорогу и помчался частой рысью, разбрызгивая грязную жижу из неглубоких луж, спотыкаясь на колдобинах, падая и поднимаясь. Он несся, как никогда в жизни еще не бегал. А сзади слышались неотчетливо чьи-то крики, свист, улюлюканье, и, наконец, бухнул в ночи одинокий выстрел, потрясший окрестности и пробудивший к жизни сотни собак, дружно затявкавших, завывших, отозвавшихся грозным лаем на случившийся переполох. Но Иван ничего этого не слышал, даже не понимал, куда он бежит, жадно хватая воздух открытым ртом, а в глазах у него все стояла обнаженная Наталья, подрагивали сосцы на грудях, качались крутые бедра.