Вячеслав Софронов - Отрешенные люди

- Поздно крестишься,- закричал весело Кураев, подлетая к нему,- раньше надо было. А теперь чего, драпанули косоглазые. Но ты молодец, какого бугая свалил,- перешел он неожиданно на "ты", указывая в сторону лежащего на земле киргиза в дорогом шелковом халате.

На негнущихся ногах Иван заставил себя подойти к убитому. Выпущенная им пуля попала коню в голову, вышла возле уха и на излете ударила всадника точно в сердце.

- Да ты, однако, стрелок,- восхищение похлопал его по плечу поручик.

Но Иван почти не слышал его слов. В голове стоял лишь какой-то неясный гул. Он плохо помнил, как они переправились на другой берег, где их встретили возбужденные казаки, Федор Корнильев кинулся обнимать его, но он отстранился и, ничего не слыша и не различая вокруг, устало заполз в палатку и прикрыл глаза.

21.

Тобольский губернатор Алексей Михайлович Сухарев, сидя в своем кабинете, ворчливо выговаривал Михаилу Яковлевичу Корнильеву, сидевшему в кресле напротив него:

- Вконец расшалился твой родственничек, Зубарев Иван. То на него офицер из столицы прошлой зимой жаловался, а тут из степи, от киргизцев, цельное посольство заявилось. Говорят, мол, самой царице бумагу послать хотят, что Иван этот ихнего знатного человека из ружья застрелил! Какого лешего в степь-то его занесло? Мало ему тут бедокурить, он еще инородцев к бунту подтолкнет. Этого только мне и не хватает... - губернатор налил себе в кружку кваса из стеклянного графина, торопливо выпил, отер губы кружевным платком и сосредоточенно всмотрелся в купца. Но тот молчал и поглядывал в открытое окно, за котором слышался стук топоров, голоса мужиков, визг пилы. - Так чего скажешь, Яковлевич? Он тебе как-никак сродственником доводится. Чего молчишь? Куда этот негодяй делся? Полицмейстер весь город вверх дном перевернул, а сыскать его не могут. Вот я и решил тебя порасспросить, может, ты подскажешь...

- А чего говорить? - вскинул тот сросшиеся на переносье брови. - Видел я Ивана на той неделе, поговорили с ним малость, да каждый по своим делам и разошлись. Может, на рыбалку отправился, а может, и по иным делам. Я ему не хозяин...

- На какую рыбалку! - стукнул кулакам об стол Сухарев. - Сказывал мне полицмейстер, будто свадьбу он играть хотел, а как узнал, что киргизцы по его душу в город нагрянули, то его и след простыл, и невесту побоку. Утек, сукин сын!

- Вернется, поди, - не отрывая глаз от раскрытого окна, спокойно отвечал губернатору Михаил Корнильев, словно беседовал с надоевшим подрядчиком.

- Знаю я вашу породу, - продолжал выкрикивать слова Сухарев, - что вы, Корнильевы, нос кверху дерете, что те же Зубаревы, один корень. Совсем никакого почтения властям нет, пораспоясались! Найду и на вас управу! Губернатора более всего выводило из себя, как держался перед ним купец. Хотелось подскочить, схватить его за шиворот, шваркнуть мордой об пол, чтоб ползал, валялся в ногах, просил прощения. Но не первый уже раз сталкивался он с семейством братьев Корнильевых, которых побаивались и уважали все в городе, начиная от полицмейстера, что первым тянул руку к шляпе при встрече с каждым из них, и кончая последним водовозом, готовым в Москву пешком пойти по первому их слову. Губернатор не понимал, откуда у них, Корнильевых, такая власть и влияние на горожан. Ну, богаты, крепко живут, торгуют и с Китаем, и с Бухарой и на Москву, на Волгу обозы шлют. Но таких купцов в Сибири хватает... Однако, эти брали чем-то другим, не только деньгами, а какой-то природной силой и уверенностью в себе, несокрушимостью, что ли. Сухареву говорили, будто бы отец их, Яков Корнильев, еще при губернаторе Матвее Петровиче Гагарине в первых людях ходил, чуть ли не правой рукой у того был по торговому делу. Гагарина царь Петр сковырнул, а эти остались, корни пустили, весь город в руках держат. Да что город, по всей губернии их слово закон - вряд ли кто посмеет ослушаться. Чтут, уважают...

- Найдется, найдется Иван, - словно успокаивая губернатора, заговорил Михаил Яковлевич. - Нашли, ваше высокоблагородие, о чем беспокоиться, о киргизцах...

И даже то, как он произнес "ваше высокоблагородие", было обидно для Сухарева: не было в обращении подобострастия или истинного уважения и положенного для купца почтения.

- Ты почему со мной так говоришь? - неожиданно для самого себя вспылил губернатор, вскочил с кресла, схватился за висевший на шнурке колокольчик. Ты где находишься?!

- Да я у себя дома, в Тобольске живу, - не дал договорить ему Корнильев и тоже встал, - а вот иным завтра, может быть, и в дорогу дальнюю собираться.