Григорий Федосеев - Пашка из Медвежьего лога

Мы расходимся по лесу в поисках сушняка. Ветер налетает шквалом. Бор неистово гудит, точно о его стволы разбиваются волны бушующего океана. Становится всё холоднее.

…Я подновляю костёр. Присаживаюсь к теплу. Пашки ещё нет.

Достаю хлеб, кусок шпика, оставленный нам Гурьянычем, разрезаю его пополам, поджариваю на углях.

Едкий дым от пригоревшего шпика, брошенный ветром в лицо, отрывает меня от дум. Пашки всё нет. Начинаю волноваться. Где же он с дровами? И вдруг страшная мысль: не ушёл ли в буран? Наверняка ушёл. Надо же было мне рассказать про шторм!

Я вскакиваю, кричу сколько есть сил:

— Пашка!.. Пашка!.. — Но голос глушит буря.

Нигде никого. Только сосны упрямо качаются перед глазами да тучи, подвластные ветру, несутся мимо.

Бросаю в огонь остатки сушняка. Быстро съедаю хлеб со шпиком, укладываю котомку, беру ружья и покидаю стоянку. С чёрного неба на бор сходит густой, тревожный сумрак. Острое чувство тревоги овладевает мною.

Где найти Пашку?

Иду, тороплюсь. Бешеным морем гудит бор.

Вот след парнишки. Видно, что он не шёл, а бежал, оставляя в настывшем снегу глубокие вмятины. Бежал наперекор ветру неровной, пьяной стёжкой…

Я в глубине души спокоен за него. С ним ничего не должно случиться: в тайге он как дома, ночь его не страшит, спички у него за пазухой — костёр разведёт в любую погоду. Пусть уймёт свой мятежный дух, поспорит с ураганом. Пусть закаляется. В жизни всё это пригодится.

Настоящая зима окутала землю. Ни глухарей, ни гусиного крика в небе, ни пташки живой. Только я, как, есть один, бреду по омертвевшему пространству, шагаю среди качающихся стволов.

Снова повалил снег. В тучах гаснут остатки дневного света. Синеют и совсем пропадают просветы в бору. Вот и ночь. В темноте исчезает след парнишки — теперь не догнать.

Эх, Пашка, Пашка!..

Куда идти? Вспоминаю слова Гурьяныча: «Когда с посёлка на ток едем, закатное солнце держу на затылке». Значит, обратно мне идти на закат. Достаю буссоль, [7] Буссоль — специальный вид компаса. ориентируюсь.

Враждебно встаёт предо мною незнакомая тайга. Бреду между чуть заметных стволов сосен навстречу буре. Чувствую, что тело спереди замерзает, немеет, и мне всё чаще приходится поворачиваться спиною, идти пятясь или отдыхать, прислонившись к сосне с подветренной стороны. Как что-то безвозвратно далёкое вспоминаю костёр, брошенный на стоянке.

Новый порыв ветра слепит глаза снегом, перехватывает дыхание. Рёв бора вырывается из шума урагана. Я нагибаю голову, прячу лицо, иду через силу, не зная куда. Становится всё труднее перешагивать валежник. Устал. А ночь, кажется, завладела землёй навечно, и ветер не утихает. Решаюсь развести костёр, отогреться и тогда продолжать путь.

Сбрасываю ружья и котомку. Забираюсь под ель. Руки окончательно закоченели, не повинуются. Кое-как набираю сухих веток. Складываю их горкой на очищенной от снега земле, подсовываю под топливо виток берёзовой коры, хранившейся за пазухой, и уже предвкушаю тепло. Какое великое счастье — огонь! Что делал бы я без него?

С трудом запускаю кисть правой руки в карман брюк. Не чувствую, а скорее слышу, как пальцы касаются спичечной коробки, с трудом вытаскиваю её и опять дую на пальцы, растираю их, думаю о том, что нельзя человеку одному в такую непогоду ходить по тайге.

С помощью зубов освобождаю коробку из резиновой упаковки. Пальцы, как грабли, беспомощны. Ничего не могу с ними поделать. Натираю кисти рук снегом, засовываю их глубоко под телогрейку, бегаю вокруг ели. Теперь и ноги не очень-то слушаются. Неужели не согреться? И тут вдруг начинаю ясно сознавать, как далеко я от посёлка, что поблизости никого нет и что в такую бурю нехитро и погибнуть.

Со страхом вспоминаю Пашку. А что, если он обессилеет в этой безумной схватке с бураном, не сможет развести костёр и замёрзнет? Что будет с Гурьянычем?.. Меня всего трясёт от этих мыслей. А сам бегаю вокруг ели. Движения всё же расшевелили кровь. Припадаю к сушнику. Пальцы стали послушнее. Чиркаю спичкой по коробке. Огонь!.. Жадно глотаю горячий воздух.

И вдруг сквозь вой бурана слышу гудок локомотива. Где-то недалеко посёлок! И точно гора холода сваливается с моих плеч. Тут уж не до костра. Хватаю рюкзак, ружья, застёгиваю телогрейку, спешу на звук. А гудок почему-то не смолкает, гудит долго, наполняя тревогой беснующееся пространство.

Как будто потеплело. Откуда и сила взялась! Отмахиваю метровыми шагами по лесу. И теперь уже не замечаю под собою ни валежника, ни пней, ни рытвин. Даже буран, кажется, послабел.