Григорий Федосеев - Пашка из Медвежьего лога

— Ещё принеси, не жалей, чтобы надёжно было. Пашка старается.

— Теперь, внучек, твой черёд вести нас по тайге. Пойдём маленько левее, как шли сюда. Вон на ту седловину. — И старик указывает заскорузлым пальцем на водораздел. — Учись, Пашка, враз, с одного взгляда находить проход в лесу, не теряя направления. По пути заломки делай, чтобы тебя леший не попутал, когда обратно вести будешь.

Пашка и удивлён таким решением деда, и бесконечно рад неожиданному доверию. Он заряжает «ижевку», бросает сосредоточенный взгляд на просветы в лесу.

— Пошли, — важно басит он и подаёт Жулику знак следовать за ним.

Нас проглатывает чаща первобытной тайги. Лес после дождя поблёскивает на солнце. Пахнет свежим папоротником. Под ногами зелёный ковёр из векового мха. Деревья-великаны заполняют весь мир, и кажется, что вся земля обросла зелёной щетиной. В таком лесу мало птиц и не бывает зверя: их всех пугает застойная тишина и вечный сумрак. Эта тишина и сумрак навевают уныние и на человека, когда он попадает в таёжные дебри. И мы тоже вступаем в эту загадочную лесную чащу и непробудные дебри с чувством необъяснимой тревоги.

Порой Пашка забредает в непроходимою топь, заваленную упавшими деревьями.

— Не слепой, смотри, куда ведёшь! — сердится Гурьяныч.

Он выходит вперёд, поправляет ошибку внука и вновь уступает ему дорогу.

Или кричит:

— Опять закружал! Держи солнце на затылке к левому уху… Об чем думаешь?!

Пашка «ловит» солнце, и мы идём всё дальше и дальше в лесное царство.

Неожиданно сумрачное и тёмное, как джунгли, сыролесье обрывается. Дальше старая гарь перехватила наш путь. Огонь уничтожил высокоствольный лес на огромном пространстве: на склонах гор, на холмах, на равнине, перед нами — лесное кладбище. Часть погибших деревьев ещё стоит без вершин, с обломленными сучьями, удерживаясь на обнажённых корнях. Остальные лежат на земле в чудовищном сплетении, точно после битвы. Кое-где видны темнохвойные кедры, чудом уцелевшие от пожара.

Мы останавливаемся, потрясённые картиной мёртвого леса.

Гурьяныч подходит к Пашке, кладёт ему руку на плечо.

— Это тебе, внучек, пример, что огонь может натворить в лесу, ежели халатно с ним обращаться. Какой-то ротозей не залил костёр, — в его голосе вспыхивает гнев, — или бросил спичку наземь в жаркий день, пустил пал по лесу. Глянь, какую тайгу погубил!

— Может, дедушка, от грозы лес сгорел? — Пашка смотрит ему в глаза.

— Не знаю. Век прожил — не видывал такого пожара от грозы, а всё от людей, от нас, внучек. Вот и давеча, ты не залил огонь, так и пускают пал. Говорю, привычку надо иметь, бережливость должна быть в человеке ко всему.

Гурьяныч сбрасывает с плеч однорядку, накидывает её поверх вьюка, достаёт топор. Окинул нащупывающим взглядом передний край гари.

— Держись за мною, Пашка, хорошо смотри, не запороть бы Кудряшку, — и старик шагнул в завал.

Стук топора будит могильный покой бурелома. Старик, выискивая проход, обходит колючие стволы, преграждающие путь в этом чудовищном завале.

Нас нагоняют чёрные тучи, внезапно появившиеся и уже прикрывшие полнеба. Гурьяныч косится на них, прибавляет шаг.

Тучи сомкнулись, гасят свет солнечного дня. На землю ложится бесприютная тень. В вышине поднимается ветер. Там с ним спорят два беркута.

— Гроза! — кричит Пашка.

Небо лопнуло витиеватой полоской огня. Сухой, тяжёлый грохот разряда потряс всю гарь.

Старик оглянулся, что-то крикнул нам, показывая рукою на огромный тёмно-зелёный кедр. Стал напрямик ломиться к нему, руша на пути топором и ногами вершины и сучья.

Мы с Пашкой не отстаём. Даже Кудряшка прибавила шаг. С нами Жулик. Он чует беду, бросается вперёд, то крутится у нас под ногами. А небо всё больше чернеет, нависает над нами неотвратимой угрозой.

Вдруг ветер с разбойничьим посвистом падает на гарь, бьёт сбоку. Ожили мёртвые стволы, закачались великаны в попытке усмирить ураган. Впечатление такое, будто у мёртвого леса свои давнишние счёты с ураганом.

Я вырываюсь вперёд. Отбираю у Гурьяныча топор. Рублюсь к кедру. Остаётся метров двадцать завала. Небо распахивается бездной света. Вздрагивает ужаленная земля. Наваливается шквальный ветер.

В воздухе повисает предупреждающий треск. Он множится, доносится справа, слева, сливается в один общий стон. Вокруг творится что-то невообразимое: с грохотом падают скелеты деревьев, бьют раз за. разом, не смолкая, разряды. И кажется, ничего нет страшнее на земле, чем схватка бури с мёртвым лесом.