Борис Солоневич - Молодежь и ГПУ (Жизнь и борьба совeтской молодежи)

-- Да отставной давно. 87 скоро стукнет.

-- Это все равно. Для большевиков вы все равно офицер.

-- Эх, Коля, довeрчив ты больно, -- поддержала Анна Ивановна. -- Ты не по словам должен судить, а по дeлам. Ты бы, правда, подождал.

-- Ну, вот еще подождал, -- разсердился старик. -- Это им, вот, молодежи, есть время ждать. А мнe хочется на новое посмотрeть, о новом послушать... Что это за жизнь такая совeтская к нам на всeх парах катит! Вы себe, как хотите, -- упрямо закончил старик, -- а я пойду...

<>

Судьба первых, повeривших...

"Амнистiя"

Между тeм, событiя развивались своим чередом. Когда вслeд за махновцами пришли регулярныя войска, грабежей стало меньше, но недостаток пищевых продуктов стал ощущаться все рeзче.

Жители старались сидeть по домам, изрeдка выходя на развeдку за новостями и в поисках съeстного.

В городe было много офицеров, чиновников и солдат 48 Врангелевской армiи, рeшившихся остаться в Россiи и надeявшихся на то, что с прекращенiем гражданской войны смягчится и красный террор.

Многим больно было бросить родную землю, гдe пережито было столько горя и радости. Многiе, как утопающiй за соломинку, уцeпились за амнистiю ВЦИК'а, надeясь, что теперь прошло время смертельной борьбы и наступает эра мирнаго труда. Обeщанiю высшаго совeтскаго органа повeрили и за эту свою политическую близорукость большинство оставшихся заплатило кровавой цeной.

Регулярныя войска вели себя сравнительно спокойно, и улицы скоро стали покрываться гуляющими, с интересом читавшими листовки, плакаты и объявленiя большевиков.

К концу первой недeли, когда прибыли уже почти всe гражданскiя власти, на улицах было расклеено большое объявленiе, о котором первым разсказал нам дeдушка Оли, старик-полковник. В этом объявленiи, дeйствительно, было указано, что в первую очередь приглашаются офицеры, солдаты и чиновники Бeлой армiи, долгое время обманывавшееся "продавшимися буржуазiи бeлыми генералами".

Мирному приглашенiю повeрили, и в назначенный день не только цирк, но и вся прилегающая площадь была запружена большой толпой, с нетерпeнiем ожидавшей обeщаннаго митинга и выступленiя наркома с докладом о мирных задачах совeтскаго строительства.

Внезапно из сосeдних улиц появились густыя цeпи красноармейцев, плотно окружившiя толпу, и началась провeрка наивных зрителей, простодушно повeривших объявленiю и амнистiи.

Женщины, дeти и старики, а также всe, предъявившiе тут же на мeстe документы о своей непричастности к бeлому движенiю, были отпущены, а остальная масса мужчин, в количествe болeе 2.000 человeк, была уведена в Морскiя казармы.

Мало кто вырвался оттуда живым. Нeсколько ночей подряд далеко за Малаховым курганом слышался насмeшливый хохот пулеметов, и потом изрeдка сильный вeтер доносил до города запах гнiющих трупов. 49

Разстрeлянных не хоронили, ибо копать каменистую почву для двух тысяч трупов казалось слишком хлопотливым дeлом. На тропинках, ведущих к кровавым ущельям, были выставлены красноармейскiе посты, не подпускавшiе никого ближе 2-3 километров к мeсту расправы. И только через нeсколько мeсяцев руками заключенных останки убитых были засыпаны землей...

Так совeтская власть выполняла свое обeщанiе о пощадe...

Без пощады

Весь Крым стонал от неслыханной вспышки террора. Диктатор Крыма, венгерскiй коммунист Бела-Кун, сказал:

"Крым -- это закупоренная бутылка, из которой ни один бeлогвардеец живым не выскочит"... И Севастополь, как военный центр полуострова, подвергся особенно тщательной чисткe. Из Одессы, славившейся грозно поставленным террором, прибыли "ударныя бригады" чекистов. Была начата систематическая ловля "бeлогвардейцев" и, конечно, "милостивая пощада" ВЦИК'а оказалась клочком бумаги.

Каждую ночь войска и чекисты оцeпляли какой-нибудь квартал и тщательно обыскивали его в теченiе суток. Всe изъятые подозрительные люди, "бeлый элемент", как тогда говорили, отправлялись в морскiя казармы (тюрем, конечно, давно уже не хватало) и оттуда по ночам уводились "в неизвeстном направленiи"...

Однажды рано утром в дверь маленькаго домика, построеннаго самими скаутами, гдe я временно жил, раздался робкiй стук.

-- Кто там? -- спросил я, проснувшись.

-- Это я, Борис Лукьянович, это я -- к вам! -- отвeтил дрожащiй женскiй голос.

Я наскоро одeлся и открыл дверь. В комнату, шатаясь, вошла старушка:

-- Здравствуйте, Анна Ивановна. Что это с вами? -- спросил я, узнав в своей гостьe бабушку Оли.

Моя неожиданная гостья хотeла отвeтить, но внезапно пошатнулась и едва не упала. Я поддержал ее и 50 усадил на стул. Сморщенное заплаканное лицо старушки было полно отчаянiя.