Яков Гордин - Мятеж реформаторов - Когда решалась судьба России

1820 год был годом небывалых катаклизмов, годом переломным. В Европе одна за другой происходили революции. Военная революция в Испании была для мировоззрения русского дворянского авангарда событием основополагающим. Чаадаев, тщательный аналитик, писал по этому поводу своему брату: "Революция, завершенная в восемь месяцев, при этом ни одной капли пролитой крови, никакой резни, никакого разрушения, полное отсутствие насилия, одним словом, ничего, что могло бы запятнать столь прекрасное, что вы об этом скажете? Происшедшее служит отменным доводом в пользу революции".

А один из активных участников восстания 14 декабря мичман Александр Беляев писал впоследствии: "Революция в Испании с Риего во главе, исторгнувшая прежнюю конституцию у Фердинанда, приводила в восторг таких горячих энтузиастов, какими были мы и другие".

И рационалист Чаадаев, и энтузиаст Беляев считали испанскую революцию "отменным доводом", руководством к действию.

Затем одна за другой произошли революции в Неаполе и в Португалии.

Год этот был необычайным и в России.

Весной этого года будущий следователь по делу декабристов генерал Чернышев пушками подавил восстание на Дону. Крестьянские волнения начались в губерниях Калужской, Орловской, Тверской, Гродненской, Олонецкой, Московской, Воронежской, Минской, Тульской, Могилевской, Рязанской, Херсонской… Волновались уральские рабочие.

10 июля Аракчеев разослал губернаторам секретный циркуляр, требовавший усмирения любых проявлений неповиновения воинской силой.

Организацией тайных обществ, восстаниями и волнениями страна отвечала на очередные рухнувшие надежды — обещанные и несбывшиеся реформы Александра.

Аракчеев, практический создатель военных поселений, определявший тяжелую атмосферу в армии и гвардии, этот злой дух последнего десятилетия александровского царствования, на самом деле был такой же подставной фигурой, какой был некогда Сперанский. Реальную политику определял только царь. К 1820 году это стало понятно всем, кто хотел понимать. Всем, кто хотел думать до конца, ясно было — если бороться, то против царя Александра I, а не плохих генералов и министров. Александр представлялся им уже не просто хитроумным деспотом, но символом системы. Им не было дела до внутренних метаний царя. Перед ними была реальность.

16 октября вышел из повиновения коренной гвардейский полк — лейб-гвардии Семеновский. Он был доведен до отчаяния новым своим командиром полковником Шварцем, не просто ставленником Аракчеева, но — фактически — реализатором дисциплинарной политики Александра. Члены Союза благоденствия, которых в полку было немало, не решились вмешаться в события. Семеновцы не оказали вооруженного сопротивления и послушно пошли в крепость, а затем полк был раскассирован по армейской пехоте. Но прецедент был страшный. Он слишком напоминал ситуации XVIII века — низовые, самостоятельные движения гвардии.

Разумеется, Александр понимал глубину неблагополучия в стране и пытался найти выход из кризиса.

Именно в это время распался Союз благоденствия. И дело было не только в организационной аморфности и пестроте программных установок различных групп. Дело было в необходимости решительного выбора тактики, целесообразной в этот напряженный, роковой момент.

Для членов Союза благоденствия Сергея Шипова, друга Пестеля, который 14 декабря встретит командиром гвардейской бригады и чья позиция сыграет немалую роль в исходе восстания; для молодых гвардейцев Бибикова, Нодеина, Кавелина, которые встретят 14 декабря флигель-адъютантами и адъютантами великих князей; для генерала князя Лопухина, для полковника лейб-гвардии Егерского полка Ростовцева, для полковника лейб-гвардии Московского полка Хвощинского — выбор оказался слишком тяжел. Все они были либералами и сторонниками представительного правления, иначе они не оказались бы в конспиративном тайном обществе, но именно в этой раскаленной обстановке, именно с этим сознанием порочности системы они не смогли сделать выбор и попросту ушли от него. Очевидно, многие из них остались либералами в душе — во всяком случае, генерал Шипов не донес на своего бывшего соратника Трубецкого, когда тот дал ему понять накануне восстания, что готовятся некие события, и вполне возможно, что в соответствующей благоприятной ситуации они вернулись бы на свои либеральные позиции, но в 1820 году процесс пошел слишком для их сознания стремительно. Они выпали из активного слоя истории.