Яков Гордин - Мятеж реформаторов - Когда решалась судьба России

Сам Горожанский убеждал следователей, что он обманул товарищей и Абакумов вполне законопослушен, но скорее он пытался обмануть именно следствие и ослабить впечатление от серьезности своих действий. Многие молодые декабристы старались представить себя Следственной комиссии легкомысленными болтунами и хвастунами…

Абакумов был близок с Батеньковым. У Абакумова провел Батеньков, по его собственному свидетельству, вечер 27 ноября, после совещания на квартире Рылеева. Вряд ли он поехал к Абакумову именно в такой момент — случайно.

Горожанский не раз видел Батенькова у Абакумова в дни междуцарствия.

Кроме тех генералов, которые непосредственно отстранили Николая 25–27 ноября и боролись против него в высших кругах, был еще средний слой высокопоставленных особ, не желавших его воцарения.

Утром 14 декабря наличие этого слоя проявилось в возбуждающих солдат и офицеров слухах и эпизодах.

Полковник Тулубьев, объясняя своя действия Следственной комиссии, сообщил, в частности, что, по его сведениям, "какой-то штаб-офицер, проезжая мимо караулов, занимаемых ротой его высочества, на Васильевском острову, приглашал людей не присягать…" [77] ГАРФ. Фонд 48. Oп. 1. Ед. хр. 233. Л. 2. Тут существенно и то, что штаб-офицер обращался именно к "роте его высочества", то есть к тем, чьим шефом был Константин.

Казармы Гвардейского экипажа расположены были далеко от Васильевского острова. Между тем в показаниях офицеров-моряков постоянно встречаются утверждения такого характера: "Поутру 14 декабря слышал, что к часовому подъезжал военный генерал, который, подозвав часового, велел ему сказать в баталионе, чтоб люди не верили отречению великого князя Константина Павловича, и дал часовому денег". Это показание лейтенанта Вишневского.

Мичман Бодиско 2-й показал: "При мне людей никто не поощрял к неприятию присяги, но полагаю, что сие произошло от проезжающих мимо казарм, которые говорили часовым, что весь Гвардейский корпус не присягает и что их обманывают и тому подобные слова; некоторые из них, по словам часовых, были одеты в генеральские мундиры и имели ордена…"

Тут уже ясно просматривается рождение легенды — из одного генерала стало несколько.

Мичман Беляев 2-й показал: "Рано утром 14 числа проезжали беспрестанно мимо ворот в генеральских эполетах, которые говорили часовым, чтобы они сказали всем ротам, чтоб они не присягали…"

Легенда развивается — "проезжали беспрестанно"!

Изначально сведения о генералах восходят к лейтенанту Акулову, человеку трезвому и скептическому.

В своде показаний на него сказано: "Лейтенант Акулов сказывал мичману Дивову, что часовые видели подъезжавших к ним людей, из коих один был в генеральском мундире, и увещевали их не принимать присяги".

В сведениях, собранных предварительным следствием о поведении лейтенанта Михаила Кюхельбекера, сказано: "14 числа около 9 часов утра явился лейтенант Кюхельбекер в 3-ю роту, где… фельдфебель Мартюшев и сообщил ему о разнесшейся в это утро молве от часового, стоявшего под воротами, что в ночь сию приезжали два кавалерийских офицера, дали часовому 25 рублей и убеждали, чтобы не присягать…"

Это, разумеется, были Якубович и Александр Бестужев — два драгуна.

Маловероятно, чтобы часовой — гвардеец — принял штабс-капитанский и капитанский мундиры за генеральские. Однако на пустом месте "генеральская легенда" родиться не могла. Что послужило ее основанием, мы, очевидно, никогда не узнаем, но само ее появление чрезвычайно симптоматично. Важно то, с какой жадностью и матросы, и младшие офицеры воспринимали, передавали и трансформировали эти слухи в желательную для них сторону.

Это было бы нереально вне той сложной, запутанной расстановки сил, которая существовала в эти дни в Петербурге, и особой психологической атмосферы, порожденной как самим междуцарствием, так и вековым политическим опытом гвардии.

Николай прекрасно понимал шаткость и неопределенность ситуации и тогда, когда площадь была окружена. Именно тогда он приказал приготовить экипажи для бегства императорского семейства из Петербурга. Он понимал, что в любой момент полки могут начать переходить на сторону мятежников. Он понимал, что отнюдь не все генералы прилагают максимум усилий для ликвидации мятежа. Он понимал, что в любой момент он может получить, как Милорадович, ружейную или пистолетную пулю. Когда все кончилось, он сказал принцу Евгению: "Самое странное во всем этом, Евгений, так это то, что нас обоих тут же не пристрелили".