Яков Гордин - Мятеж реформаторов - Когда решалась судьба России

Теперь нужно прервать последовательность происходящего и попытаться понять, почему генерал Бистром до последнего предела оттягивал присягу именно Егерского полка.

Бистром командовал гвардейскими егерями двенадцать лет. Он стал командиром полка в 1809 году и прошел с егерями десятки сражений. Именно гвардейские егеря приняли под Бородином первый удар французов (имеется в виду не бой у Шевардинского редута, а главное сражение). Современник писал: "Кто видел Бистрома с храбрым л. — гв. Егерским полком, оборонявшего мост в Бородинской битве, тот при желании воспламенить душу и приподнять дух солдат не будет прибегать к рыцарским временам и не станет искать в седой старине для личной храбрости лучшего примера" [69] Лукьянович Я. Биография генерал-адъютанта Бистрома. СПб., 1841. С.11. .

Лейб-гвардии Егерский полк в войну 1812 года и во время заграничных походов получил все возможные награды за храбрость — кроме георгиевских знамен, он имел еще и георгиевские трубы.

Егеря, отличавшиеся самоубийственной храбростью даже среди русских гвардейских полков, были достойны своего командира, а командир — умный, спокойный, абсолютно бесстрашный — достоин своих солдат.

В 1825 году в полку было еще немало солдат, которые дрались рядом с Бистромом под Бородином, под Люценом и Кульмом, которые выносили своего раненого командира с поля боя. Егеря пошли бы за Бистромом куда угодно. И он это знал.

Знал он и то, что полк был против переприсяги. Егеря во время междуцарствия говорили об этом открыто. Шефом полка был цесаревич Константин. И егеря грозили, что если их будут заставлять присягать другому, то они пойдут за своим шефом в Варшаву.

В полку прекрасно помнили "норовскую историю", происшедшую три года назад и стоившую егерям лучших офицеров. И солдаты, и Бистром знали цену образованному, храброму офицеру капитану Норову, который прошел в составе полка Отечественную войну и заграничные походы, был тяжело ранен под Кульмом, выполняя приказ Бистрома, — и Николаю, его оскорбившему и отказавшемуся от дуэли, не нюхавшему пороху солдафону, третировавшему боевых офицеров.

Без сомнения, храбрец и умница Норов, три года сражавшийся на глазах у Бистрома, был ему ближе, чем Николай…

Лейб-гвардии Егерский полк был предан Бистрому, хотел сохранить верность Константину и не любил Николая. (Когда 14 декабря полк шел к площади, то часть солдат попыталась вернуться в казармы — защищать Николая они не хотели.)

Петр в критические моменты опирался на Семеновский и Преображенский полки, Меншиков — на Ингер-манландский полк, Анна Иоанновна и Бирон создали себе опору в виде Измайловского полка. Это была традиция российской политики.

В критической ситуации 14 декабря Бистром хотел иметь под рукой лично преданный ему полк. Причем полк, не связанный присягой Николаю.

И если бы Головин и Гартонг, придя в ужас от известий о бунте московцев, не нарушили приказ своего начальника, Бистром привел бы на площадь полк, сохранявший верность Константину…

Тогда возникает другой вопрос: зачем нужно это было начальнику гвардейской пехоты? Ответ может быть один: Бистром, принявший с начала междуцарствия сторону Милорадовича, заверивший Оболенского, что присягнет только Константину, вел ту же игру, что и Милорадович, — то есть надеялся на сопротивление гвардии переприсяге и собирался принять некое участие в последующих событиях. И в этом случае полк, всецело ему преданный, готовый выполнить любой его приказ, да еще к тому же не присягавший новому императору, был бы очень кстати.

Но мог ли Бистром знать о готовившемся выступлении? Даже если не принимать во внимание вполне возможный альянс с Милорадовичем, то целый ряд обстоятельств указывает на его осведомленность, разумеется ограниченную, о деятельности его адъютантов и их друзей.

Розен писал в воспоминаниях: "С лишком два месяца все подозревали его (Бистрома. — Я . Г.) тайным причастником восстания или, по крайней мере, в том, что он знал о приготовлениях к 14-му декабря, потому что большая часть его адъютантов были замешаны в этом деле, а старший из них был главным зачинщиком и начальствовал над восставшими солдатами".

Розен передает дошедшие до него слухи. Но важно прежде всего то, что мысль о причастности Бистрома к восстанию казалась тогда вполне естественной. Важно, что Розен и его современники отнюдь не отвергали ее как абсурдную. Это, по их мнению, могло быть. О том же, собственно, говорит и Николай.