Густав Шульц - С английским флотом в мировую войну

24-го января я получил через Адмиралтейство телеграмму с приказанием немедленно отправиться в Петербург для переговоров по поводу моей докладной записки. В тот же день вечером я выехал в Лондон, где должен был пробыть три дня в ожидании парохода, отправлявшегося в Норвегию. Эта задержка дала мне возможность еще раз быть у первого лорда Адмиралтейства. Бальфур повел со мной на этот раз весьма откровенный разговор. Упомянув о моей записке, он спросил меня, что я намерен по этому поводу сказать в Петербурге. Мой ответ гласил: «Я сообщу, что пока бесцельно надеяться на прорыв английского флота в Балтийское море или на серьезное наступление в Северном море». Бальфур возразил, что до решительного поражения немецкого флота Адмиралтейство не может изменить своей стратегии и что очень трудно предсказать, когда это может случиться. Гранд Флит находится в постоянной боевой готовности, но он не хочет попасть в засаду, заранее уготовленную для него у немецких берегов.

Чтобы несколько позолотить эту горькую пилюлю, министр заговорил о сочувствии к русскому Балтийскому флоту, который противостоит несравненно сильнейшему противнику. «Пожалуйста, передайте вашему морскому министру, что наше офицерство одобрительно высказывается о боевой готовности вашего Балтийского флота, чего, однако, нельзя сказать про русский флот в Белом море». Я заметил на это, что в Белом море уже в течение ста лет не имелось флота и что все нынешнее оборудование импровизировано там лишь за время войны. «Ах, вот как, – прервал неожиданно Бальфур, – но скажите же мне тогда, почему ваше правительство не держит своих обещаний?» Я тотчас же спросил: «Какие обещания?» Но Бальфур переменил тему разговора и просил меня передать привет русскому морскому министру. После этого я откланялся. Мне до сих пор неизвестно, какие обещания подразумевал английский государственный деятель.

В Петербурге я застал подавленное настроение. Повсюду были заметны признаки разложения, вызванные тем, что война затянулась несравненно дольше того, чем ожидали в стране. Россия уже в мирное время во многих отношениях зависела от своих соседей. Война неожиданно изолировала страну. Националистическое движение, которое шло не из народа, а искусственно раздувалось в шовинизм правящими классами, несло свою долю вины в ускорении начинавшегося развала. В морском генеральном штабе, где мне приходилось проводить почти все время за работой, настроение было спокойнее и лучше. В армейских же кругах все еще не могли оправиться от ударов, нанесенных противником сухопутным военным силам России. Флот не страдал от недостатка снаряжения, не испытал крупных потерь и поэтому в нашем ведомстве смотрели более оптимистически на общее положение. Единственной серьезной потерей для русского флота была смерть адмирала Эссена, которого его преемник адмирал Канин не мог заменить. В Морском Генеральном штабе многие офицеры были совершенно завалены работой, в то время как другие проводили все служебные часы в бесконечных разговорах, кейфе, курении табака и чаепитии.

В генеральном штабе напряженно говорили о будущей весне. Ожидали нападения немецкого флота на Рижский залив, а также, быть может, на Моонзунд и Финляндию. Моя докладная записка английскому Адмиралтейству произвела в штабе гораздо больше впечатления, чем я мог ожидать, судя по разговорам с Русиным.

Тщетность надежд на серьезную помощь английского флота в Балтике не была неожиданностью для штаба. Все же генеральный штаб решил отправить свое обращение к английскому правительству, составленное на основании моей докладной записки. Ожидалось только согласие Ставки. Оно было вскоре получено, и я был командирован обратно в Лондон, куда и прибыл благополучно 21-го февраля.

Уже внешний вид улиц, вокзалов и публичных мест показывал, что здесь господствует совершенно другое настроение, чем в Петербурге. На главных улицах города было такое же оживленное движение автомобилей, как и в начале войны. Бодро маршировали, часто беглым шагом, отряды войск. С восьми часов утра жители Вест-Энда спешили в Сити. Повсюду был отпечаток деятельности, силы воли и жизненной энергии. Энергия эта сочеталась с дисциплиной, к которой все привыкли, и никто не оказывал противодействия. В Лондоне не было заметно следов усталости, равнодушия или недовольства.

В Адмиралтействе мне объявили, что привезенный мною документ является лишь повторением моей докладной записки, на которую Бальфур уже дал мне свой ответ и к нему не может ничего добавить. Мне оставалось только просить разрешение проследовать обратно на Гранд Флит. На этот раз мне пришлось долго ждать установленного пропуска, и только 3-го марта я мог выехать обычным путем в Скапа-Флоу.