Константин Станюкович: 'Главное - не волноваться'

Константин Михайлович Станюкович

"Главное: не волноваться"

I

Раннее солнечное утро, дышавшее острой свежестью горного воздуха, было прелестное.

В роскошных "храмах" знаменитых карлсбадских источников - "Мюльбрунна" и "Шпруделя" - уже играла музыка. Магазины открыты.

Под колоннадой "Мюльбрунна" и на широкой аллее перед ней тихо двигалась толпа разных племен и наречий. Больше всего немцев.

Больные, особенно представители германской расы, не просто отпивали целебную воду из стаканов маленькими глотками или размеренно тянули из стеклянных трубочек: серьезные и слегка торжественные, они, казалось, священнодействовали, свято исполняя свои курортные обязанности, то есть с раннего утра до позднего вечера, когда предписывается ложиться спать, думать только о благополучии своих драгоценных особ.

К семи часам толпа увеличивается. Хвост чающих получить мюльбрунн из ловких рук приютских девочек, быстро наполняющих из мраморного водоема стаканы и так же быстро их подающих, растянулся в два ряда. Порядок, разумеется, образцовый, хотя ни одного городового. Лишь иногда какая-нибудь нетерпеливая дама - и чаще всего соотечественница - втискивается не по праву в середину хвоста. Задний господин, если не лечится от печени, уступает место. Только улыбнется. Да разве ближайшие господа иронически оглядят нарушительницу порядка и тихо промолвят:

- Русская!

Хотя мой "урок" - два стакана - окончен, но до права напиться кофе остается еще полчаса, - я пошел к моему врачу.

В это утро я еще один в зале доктора. Он немедленно вышел, крепко и ласково пожал мне руку и пропустил меня в небольшой кабинет.

После обычных вопросов о здоровье молодой чех основательно и подробно повторил все то, что уже так же основательно и подробно объяснял в первый визит и что не менее добросовестно и подробно прописал в печатном листке под заглавием "Лечебное предписание", выданном мне на три дня вместе с бессрочным листком относительно диеты.

Затем милый доктор, говоривший по-русски, с убедительностью повторил прежний серьезный совет:

- Главное: не волнуйтесь! Покорнейше прошу не волноваться!

- А что делать, доктор, чтобы не волноваться? - спросил я.

- О, я объясню, как это просто, если есть немножко характера. Скажите себе: "не надо волноваться!" И вы будете отгонять всякие неприятные мысли и пригонять приятные. Аккуратно исполняйте лечебное предписание, больше моциона - и после кюра будете совсем здоровы.

Молодой чех говорил мягко, почти нежно и так уверенно, точно объяснял, что дважды два - четыре.

И, с милым видом искренно наивного жреца науки, он ласково и одобряюще улыбался, показывая зубы, сверкающие из-под сочных крупных губ, по-видимому, не сомневавшийся, что исполнить его совет действительно "очень просто". Стоило только "пригонять приятные мысли".

Сам доктор, казалось, был один из тех редких по нынешним временам, уравновешенных, с крепкими нервами людей, которые благополучно не знают волнений. Такое уж было у него спокойное и упорное лицо, свежее и румяное, с большими ясными глазами. Круглая, крепко посаженная черноволосая голова, остриженная "ежиком". Мясистые выбритые щеки и черная бородка. Хорошо сложенная, плотная фигура.

Ни в лице, ни в словах, ни в манере доктора не было влюбленности в свою особу. Он только благоволил к ней.

Вдобавок доктор не сомневался, что тихонько, при легальном терпении, Богемия рано или поздно, но все-таки получит все, чтобы каждый чех был таким же "мальчиком в штанах", как немцы и мадьяры.

Я подумал, что добросовестный чех забыл, что я - русский и притом старый писатель, т.е., по распространенному мнению среди умных столоначальников, такой, с позволения сказать, "беспардонный" человек, которому самим господом богом предназначено писать глупости и, по меньшей мере, волноваться.

Но доктор не забыл, потому что спросил:

- Пишете и здесь?

- Пишу.

- Покорно прошу - не пишите пока. И не читайте газет.

- И русских?

- Лучше и русских. Как говорит наука, и радостные волнения вредны. В Карлсбаде отдыхайте.

После этого доктор вписал в новый листок то, что я знал на память, вручил его мне и, провожая, в третий раз проговорил:

- Главное: не надо волноваться!

Через пять минут я уже сидел за одним из столиков под густыми каштанами на Визе, против ресторана "Elephant".

Кельнерши в черных платьях и белых передниках то и дело бегали через улицу взад и вперед между рестораном и столиками и сновали между ними с подносами.