II
Когда молодой худощавый чернявый матрос маленького роста вошел в боцманскую каюту и без всякого страха остановился у двери, боцман уже начинал беспокойно злиться.
Он медленно допивал стакан, умышленно не обращая внимания на матроса.
И, наконец, подняв на него злой неподвижный взгляд и понижая голос, значительно и медленно проговорил:
- Митюшин!
- Есть!
- Догадался, по какой причине боцман тебя потребовал?
- Я недогадливый! - ответил Митюшин.
Матрос не назвал боцмана Иваном Артемьевичем. Не вытянувшись перед ним, он стоял в непринужденной позе. Его смуглое с тонкими чертами лицо, обыкновенно подвижное, словно бы застыло в серьезном и строгом выражении. В сдержанном официальном тоне мягкого тона голоса как будто звучала ироническая нотка, и в быстрых острых черных глазах Митюшина мелькнула насмешливая улыбка и исчезла.
"Ишь, как стоит перед боцманом!" - подумал Жданов.
И, сдерживая гнев, самолюбиво покраснел и сказал:
- Так догадайся!
- Насчет чего?
- Хотя бы насчет того, что я насквозь вижу человека и могу его понять.
Митюшин молчал, словно бы поддразнивая боцмана.
- Сообразил?
- Видно, не сообразил!
- А еще много воображаешь о себе! - презрительно кинул Жданов.
Митюшин не возражал. Только глаза улыбнулись, верхняя тонкая губа в углу рта подергивалась, и лицо приняло вызывающее и слегка надменное выражение.
Боцман чувствовал едва скрываемое пренебрежение к себе матроса. С каким наслаждением искровянил бы он эту дерзкую рожу! Но Жданов трусил Отчаянного. От него всего можно ожидать.
Изнывая в злобе и едва сдерживаясь, боцман еще медленнее пытал Митюшина, процедив с угрозой в скрипучем своем голосе:
- Как бы не вышло с тобой серьезных неприятностей!
Митюшин словно бы нарочно зевнул, с видом человека, которого не пугают угрозы боцмана, а только наводят скуку, и равнодушно спросил:
- Какие еще неприятности?
- Дурака не строй... Не дерзничай... Ты с кем говоришь?
- С боцманом.
- Так смотри же у меня! - грозно крикнул Жданов, начиная терять самообладание.
- Что мне смотреть?
- Я тебе покажу, какие боцмана!
- Что показывать? Видел, какие из вас боцмана... А службу я сполняю как следует и закон понимаю.
- По-ни-ма-ешь? - выговорил разделено боцман багровея.
- Очень даже понимаю! - вызывающе бросил матрос.
Жданов вскочил, словно ужаленный, с табуретки и задыхающимся злобным голосом проговорил:
- Разве не знаю, какой ты отчаянный матрос и какие твои беззаконные мысли?.. О каких ты правах толкуешь матросам и перед ними куражишься?.. "Я, мол, все понимаю и ничего не боюсь, а вы, мол, терпите беспрекословно..." Знаю, какой ты пересмешник выискался и смехом порочишь начальство, которое почитать обязан по присяге. Так я с тебя этот форц собью. Поставлю в дисциплину на линию. В штрафные не долго перевести, хоть ты и первой статьи матрос. А тогда и по закону будут тебя пороть, умника. А прежде и без закона отполируют, как доложу, какой ты есть паршивая овца. Узнаешь, как бунтовать и команду мутить...
Матрос вспылил и с заблестевшими злым огоньком глазами взволнованно проговорил:
- Что ж! Доноси по начальству... Ври!... Я найду свои права!
- Молчать перед боцманом!..
- Я слушал твои умные речи. Послушай и мои! - решительно и возбужденно заговорил Митюшин. - Мы ведь с глазу на глаз. Может, и не слыхал от людей, какой ты бесстыжий и какой взяточник, боцман... Доноси, господин боцман... Пусть меня отдадут под суд, с моим удовольствием... Не сдрейфлю! Быть может, правда всплывет, как ты с матросов деньги берешь да на себя заставляешь их работать. Кто стул, кто обшить, кто сапог, кто тебе заместо вестового... Драться прав нет, а вы, сволочь, боцмана да унтерцеры, зубы выбиваете... Знаете, что боятся жаловаться, так вы тиранствуете?! И как бы деньгами где поживиться... Это тебе вместо бога... Бог-то только на языке, а в душе один рупь целковый да беззаконие! И как я ежели говорю, что на закон плюют и совесть забыли, - так я, по твоему воображению, бунтовщик? Ежели понимаю, что неправдой живете, так это бунт?! Свой же брат, такой же подневольный мужик был, а грозит в штрафные да пороть... Полагаешь - испугать и на линию поставить. Умник. Насквозь человека видишь, а не видишь, что не всякий свинья и за грош душу не продаст. Да и старшему офицеру, видно, не в догадку, какой ты во всей форме мерзавец!
Этот великолепный и благополучный боцман, считавший себя необыкновенно важной особой на корабле, ахнул от изумления и, растерянный, не останавливал дерзких слов возмущенного матроса.
Читать дальше