Александр Ушаков - Сталин. По ту сторону добра и зла

Что же касается совсем еще недавно грозного народа, с которым нельзя было не считаться, то он превращается в массу. И как ни печально, но эта лишенная почвы и традиций масса не отвечала, да и уже не могла отвечать, за все происходящее и находилась на самом низком уровне гражданского сознания, что вело к другой беде: потере свободной человеческой природы и превращению в рабов и роботов.

И далеко не случайно такой блестящий историк, как К. Ясперс, писал: «Массы возникают там, где люди лишены своего подлинного мира, корней и почвы, где они стали управляемы и взаимозаменяемы...» Да, эта масса тоже хотела бы высказать свою волю и заставить считаться с собой. Но... это уже невозможно. По той простой причине, что внутри анонимной массы уже не может быть никакой воли. Отныне ее пробуждает и направляет пропаганда, и именно она теперь внушает массам их представления и лозунги, рассказывающие им о том, чего они хотят: мировой революции или коллективизации...

И трижды прав был Ясперс, когда писал, что «человек в условиях террористических политических режимов может превратиться в нечто такое, о чем невозможно было подозревать. Эта реальность концентрационных лагерей, это согласованное движение по кругу пытающих и пытаемых, эта утрата человеческого облика предвещают будущие возможности, которые грозят гибелью всему... Эта опасность страшнее атомной бомбы, так как она угрожает душе человека».

Почему эта самая душа страдает и мутирует прежде всего при тоталитарных режимах? По той простой причине, что ей там нет места. И дело даже не в Сталине, который навязывал сначала марксистские, а потом и свои собственные идеи.

Тотальное планирование, лежащее в основе социалистической экономики, являет собой подчинение государству не только всей экономики, но и всего уклада человеческой жизни. Вместе с уничтожением свободного рынка оно заменяет его статистическими выкладками и определением характера труда, производства и распределения по разумению выделенных для этого лиц, в зависимости от их целей и вкуса. И самая большая беда тотального планирования в том, что оно неизбежно выходит за экономические рамки и начинает подчинять, а значит, и подавлять всю человеческую жизнь, вплоть до духовного творчества.

«Тотальное планирование в области экономики не может быть ограничено... хозяйственной сферой, — отмечал Ясперс. — Оно становится универсальным фактором жизни людей. Регулирование хозяйства ведет к регулированию всей жизни как следствие сложившихся в этих обстоятельствах социальных условий». В результате исчезает свобода выбора, и люди живут, а вернее существуют в этом самом тотально планируемом мире, в котором гибнет духовная жизнь, а вместе с нею и сам человек.

Тех, кто не желал превращаться в массу (в СССР это большинство крестьянства, лучшие представители интеллигенции и казачества) и обладал личными чертами характера, просто-напросто уничтожали. Правда, были и такие, которые все еще мыслили и выражали свои мысли и которых не решился уничтожить даже Ленин (Бердяев и другие знаменитые российские ученые). Он их просто выгнал. В ленинской России они были уже не нужны, как не нужны были свободная мысль и свободное слово.

Ну а те, кто уцелел и остался, являли собой ту самую не обладавшую уже никаким самосознанием неструктурированную массу. И именно она становилась главным объектом пропаганды и внушения, чему Станин всегда придавал большое значение. А чтобы эта самая пропаганда лучше доходила, в стране то и дело постреливали.

Придет время и сторонники Сталина будут с гордостью говорить о том, что вождь, в конце концов, опомнился и, поставив крест на ленинизме, стал строить империю. И построил, да еще какую! Да все так: и опомнился, и построил! Только для кого? Для Мехлиса и Берии? Или для несчастных крестьян, которых и после возникновения советской империи обирали как только могли? А может быть, для по-настоящему талантливых писателей, не имевших возможности произнести свободное слово? Или для выселенных в Казахстан балкарцев? Как это ни парадоксально, но в созданной им красной империи не были счастливы ни Берия, ни писатели, ни тем более крестьяне. По той простой причине, что никто из них не мог быть уверен в том, что доживет до завтрашнего дня. Более того, в ней не нашел ни счастья, ни успокоения даже сам Сталин, который на пике своего величия прятался по комнатам своей дачи и боялся принять лекарство, чтобы не отравили.