Гарольд Лэмб: Феодора. Циркачка на троне

Если бы, как все жительницы Востока, она могла танцевать с летающими мечами, благовониями или покрывалами, то, возможно, стала бы популярной. Если бы у неё был нежный голос жительницы греческих островов, то она могла бы исполнять известные песни и, выступая на пирах аристократов, получать за своё пение золотые монеты. Но у Феодоры не было таких способностей, зато она обладала богатым воображением и сообразительностью. Феодора уже не могла выступать в роли шута. Зрелая пятнадцатилетняя девушка, пусть даже и необычайно стройная и изящная, не может потешать зрителей, получая оплеухи. Она не обладала пышными формами западных женщин и не могла привлечь взора богача, демонстрируя грудь и бедра. Её красота была хрупкой, неуловимой: бледное нервное лицо, блестящие тёмные глаза — наследие сирийской крови, густые брови на мраморном лбу. Однако мать девушки уже увядала, а Анастасия ещё не расцвела. Феодора чувствовала ответственность за семью, а на счастье уже почти не надеялась.

Обстоятельства превратили её в городского изгоя. Актрис почти на законном основании принуждали становиться проститутками, обслуживая зрителей, закон не защищал их, запрещая брак с достойными гражданами, если только вдело не вмешивалась церковь, да и то в случае, если женщина какое-то время вела безгрешную жизнь. Тот же самый закон запрещал её детям другую деятельность, кроме работы в цирке, если только ребёнок не рождался после милостивого искупления, дарованного церковью.

Поскольку Феодора оказалась прикованной к арене, гигантский ипподром стал её величайшим врагом, ведь она уже научилась различать любую враждебность по отношению к себе. В этой массе кирпичных аркад и мраморных стен таилась сила, которой не могла противостоять ни одна женщина низкого происхождения, лишённая протекции влиятельного покровителя. Это была власть мужчин, собравшихся со всего Константинополя, по своей прихоти наделивших её отца лишь должностью циркового сторожа.

Ипподром — сердце Константинополя. Он тянулся четверть мили выше уровня моря, и на его мраморных скамьях могли разместиться шестьдесят тысяч зрителей, а когда колесницы начинали бег над кронами деревьев и крышами домов, то ипподром мог вместить и того больше. Вся эта людская масса ревела от восторга, наблюдая за бешеной скачкой повозок, запряжённых четвёркой лошадей, охваченная азартом и на несколько часов забывающая о жестокой реальности. Вдоль стены, разделяющей беговую дорожку, сияли памятники римского величия, настоящий бронзовый Колосс — гигантская нимфа, держащая в протянутой руке воина, древняя колонна из переплетённых змей города Дельфы и мемориал позабытым египетским фараонам. Там также была огромная статуя ныне царствующего императора. Но толпа обращала больше внимания на таблички с именами знаменитых скаковых лошадей и на статую наездника, обессмертившего себя тем, что двенадцать лет подряд выигрывал на скачках.

Теперь из маленьких Ворот смерти уже не выносили тела. Игрища языческого Рима, изувеченные борцы и мёртвые гладиаторы канули в Лету после того, как власть в городе перешла в руки христианской церкви. Два века изящества, пролетевшие со времени основания города, положили конец бесчисленным человеческим жертвам, которых сжигали на кострах или бросали на растерзание диким зверям, и дракам взбешённых животных. Теперь уже охотники убивали медведей и других диких зверей на арене ипподрома. Однако выходцы с Востока, подобные Феодоре, не получали удовольствия от кровопролития и жестоких игр, как во времена римлян. Ипподром стал местом сборищ всего мужского населения города. Женщинам приходилось делать ставки дома и узнавать результаты скачек уже после их окончания. Арена служила местом встреч двух фракций, собраний городского населения. Там сообщалось о триумфах и восстаниях.

Удивительно, хотя в Константинополе удивляться чему-либо могли лишь варвары, но ипподром располагался напротив стен Священного дворца, откуда шло управление городом. Из пышного дворца можно было даже пройти коридорами, через часовню в Кафизму или императорскую ложу, здесь царственная особа могла наблюдать за окончанием скачек или слышать крики разочарованной толпы. Старая поговорка, гласившая, что Бог говорит устами народа, утратила свой смысл теперь, когда волю Божью доносил до людей патриарх церкви, но, несмотря на это, вопли толпы на ипподроме порой повергали императора в бегство.