Гарольд Лэмб - Феодора. Циркачка на троне

«Он был первым царём Константинополя, — заметил Агафий, — абсолютным монархом как по титулу, так и в реальности». Никто не воспринимал его как Флавия Юстиниана, цезаря и победителя. О нём говорили как об автократе.

Когда он подписал пятидесятилетний мир с Хосровом, по которому за большую плату золотом увёл солдат с восточной границы, сохранил несколько привилегий в области торговли и защитил христиан, живущих в Персии, то с восторгом читал приветственные слова персов: «Божественный Хосров, Царь царей с древних времён, Юстиниану Цезарю, нашему брату».

Юстиниану казалось, что он сравнялся со своим могущественным соперником, восточным деспотом, в течение одиннадцати веков следившим за византийским троном. Люди, говоря о Хосрове Великом, упомянут имя Юстиниана Великого. Император едва ли обращал внимание на другое. На сирийском побережье началось развитие шёлковой культуры, берущей начало от первых червей, тайно завезённых из Страны шелка. Он упорно продолжал вести спор с патриархом Константинополя, ставившим под сомнение его указ, касающийся всех церквей.

Юстиниан и его престарелые теологи разработали формулу вселенской веры, которая отвечала на все вопросы, как то: человеческое начало и божественная природа Христа. Согласно доктрине Афтартодокии, божественное происхождение Спасителя было полностью доказано. Это окончательное решение Юстиниан собирался навязать всем церквам. Он разгадал загадку непознанного. Но на востоке и западе епископы возмущались, а папы и патриархи были открыто против. Они предпочитали верить в то, что не могли понять.

Иногда, склонившись над словами, написанными собственной дрожащей рукой, Юстиниан думал, действительно ли он разгадал вечную загадку, с жаром искал подтверждения. Всё, что окружало его, приобретало новое значение: над Великой церковью возвышался новый купол, он наблюдал за крещением хана язычников-герулов, на Кавказе язычники-лезгины и иберийцы крестились тысячами, приходя к христианскому спасению.

В Эфиопии установилась христианская церковь.

Юстиниан смутно помнил, что послы диких аваров были совсем другими: узкоглазые звероподобные существа с распущенными по плечам волосами, одетые в лошадиные шкуры со свисающими гривами. Он подносил аварам великие дары, чтобы усмирить их, и варвары тратили золото на оружие, которое покупали на городских рынках, а племянник Юстин благоразумно переправлял его на границу, невзирая на гнев аваров. Нет, их не удалось крестить.

Лежа без движения, глядя на мерцающие звёзды на голубом мозаичном потолке своей спальни, Юстиниан видел, как солнечный свет становится всё сильнее, падая на алебастровое окно, и ждал шагов ключника. В своём родном городе, Юстиниане Приме, он завершил строительство и возвеличил свой старый дом, разместив там архиепископскую епархию. Двадцать городов носили его имя, но Юстиниан Прима будет самым значительным, потому что там дом его отца, о котором он никогда не говорил в Константинополе, стыдясь крестьянского происхождения. Юстиниан хотел подняться и подойти к иконе. Нужно было подписать новый церковный указ. Силентиарии, невидимые, ждали в тени. Но он говорил только с ювелирными мастерами о саркофаге из чистого золота на бронзовой основе, украшенном массивным крестом, готовом к приёму тела. Юстиниан ждал, думая, что хорошо бы подняться на крышу дворца Дафны (теперь он не решался ходить в императорскую ложу на ипподроме) и взглянуть на Августеон, где стояла статуя Юстиниана Великого с гордо поднятой рукой.

Он услышал шаги ключника и рассердился, поняв, что сейчас вечер, а не утро, и силентиарии зажигают свечи, а не лампы. Горели две свечи, похожие на церковные, а рядом с ним священник повторял слова «Трисагиона». Глядя на две свечи у себя в головах, Юстиниан хотел обратиться к силентиариям, попросить свою одежду, чтобы подняться с постели и выйти из спальни подальше от свечей. Он умер той же ночью, восемь месяцев спустя после Белизария, 14 ноября 565 года.

В зале дельфийского дворца ждали патриарх, стражники и наиболее влиятельные сенаторы, уже решив, кто станет наследником полубезумного восьмидесятидвухлетнего императора. Они послали глашатая за Юстина Второго, племянника Юстиниана.

В спальню мёртвого, где на страже стояли силентиарии у свечей, вошла женщина, взволнованная и притихшая, с куском пурпурного шелка в руке. Склонившись перед кроватью, она приготовилась обернуть тело пурпурной тканью с вышитыми на ней золотой нитью символами побед и титулами императора. Подойдя помочь, силентиарии заметили, что у женщины тёмные волосы и глаза Феодоры. Она имела семейное сходство, поскольку была Софией, дочерью Комито, актрисы, вышедшей замуж за патриция Сита.