Питер Макиннис - Тихие убийцы. Всемирная история ядов и отравителей

Согласно древнеримскому историку Титу Ливию, первое судебное дело, связанное с отравлением, было рассмотрено в 329 году до н. э., а в I веке до н. э. некто Луций Домиций, прапрадед императора Нерона (это в начале п века н. э. описал другой римский историк, Светоний, — но так, будто был всему очевидцем), однажды, оказавшись в отчаянно трудном положении, попытался покончить с собой с помощью яда. Правда, уже приняв его внутрь, он, по зрелом размышлении, пересмотрел свое скоропалительное решение, а потому немедленно потребовал рвотного средства и таким образом, к счастью, успел вывести весь яд из своего организма… К тому же врач, давший ему яд, был одним из его рабов, а оттого, хорошо зная переменчивый нрав своего господина, снабдил его лишь небольшой дозой зелья, за что, в знак благодарности, и был вскоре отпущен на свободу.

Однако на тот момент в Древнем Риме ядами еще практически не пользовались. Зато во времена Овидия (он умер в 17 году н. э.) этим занимались буквально все, кому не лень: поэт писал о том, как люди жили за счет грабежей, причем большую часть своей добычи они захватывали, отравляя прежних владельцев. Гость мог пострадать от хозяина дома, писал он, а тесть от зятя. Даже между братьями редки были привязанность и взаиморасположение, мужья же жаждали смерти своих жен, которые отвечали им тем же, тогда как кровожадные тещи варили смертоносные отвары, и «раньше времени сын о годах читает отцовских» [7] Публий Овидий Назон. Метаморфозы. Книга 1, строки 144–148. Пер. с лат. С. В. Шервинского. М., Художественная литература, 1977. .

Лукуста была родом из Галлии, но жила она в Риме, где занималась особым ремеслом — поставляла отборные яды для избранного круга в высшем свете. Порой она лишь оказывала необходимые консультации по применению, а вот для слабых духом или для неопытных в такого рода делах Лукуста даже брала на себя миссию дать яд выбранным жертвам — в том числе и членам императорской семьи.

Светоний назвал ее как источник, откуда мышьяк попал в руки Нерона, который и отравил им Британника, сына Клавдия. Лукуста сначала сделала слишком мягкую дозу, за что Нерон избил ее плетью. Лукуста же уверяла его, что при небольшой дозе не так явно будет видно, что смерть наступила в результате отравления, однако Нерон потребовал сделать яд сильнее, воскликнув, что его, мол, ничуть не страшат Юлиевы законы об отравителях [8] Закон Юлия, введенный императором Августом (63 г. до н. э. — 14 г. н. э.), предусматривал смертную казнь за убийство, в том числе за отравление. , а когда это было сделано, то сам испытал его на козле — тут оказалось, что и эта доза была еще не слишком действенной.

Когда Лукуста еще больше уварила снадобье, он дал его поросенку. Тот мигом издох, и Нерон тем же вечером приказал подать Британнику остаток зелья с питьем, притом в своем присутствии — Лукусте же он даровал свободу, хотя на тот момент она как раз была под стражей, приговоренная к смерти за многие случаи отравления. Он позже посылал к ней учеников. Лукусту все же казнил лишь преемник Нерона, император Гальба, в 68 году н. э.

Но если не говорить больше об отравителях, нельзя не отметить такое обстоятельство: жители Рима в ту эпоху ежедневно потребляли столько свинца, что одно это, казалось бы, должно было отравлять их организмы и делать их самих ядовитыми. Ведь свинец был и в их питьевой воде, и в вине — причем не только свинец, но и многие другие вещества, которые в естественном состоянии, в природе, являются ядовитыми. Правда, мало какие из них были на вкус такими же сладкими, как ацетат свинца, который часто называют «свинцовый сахар», а римляне прозвали «сапа»: они прибавляли его к вину для улучшения вкуса — вино-то они улучшали, а вот им самим от него лучше не становилось, да и настроение от него не улучшалось вовсе.

Ацетат свинца выделялся среди прочих ядов своим сладким вкусом, и здесь возникает очевидный вопрос: почему столь многие яды горьки на вкус? Ответ, наверное, будет тот же, что и ответ на вопрос, почему у многих ядовитых животных яркая раскраска. Чтобы отпугивать хищников. Они просто подают знак «Не смей!», как бы говорят: «Даже и не думай наступить на меня» — и благодаря этому им чаще всего даже не приходится защищаться. Растения, со своей стороны, способны потерять некоторую часть своей массы, — чтобы ее горький вкус тут же подал точно такой же сигнал «Не смей!», что и сигнал от яркой раскраски. Но сигнал, посылаемый неприятным вкусом яда, куда более прямолинеен. Неприятный вкус хорошо справляется с травоядными любого размера и любой остроты зрения, он ощущается быстрее, чем действие яда, однако яд дает возможность навеки избавиться от всех тех, кто не в состоянии воспринять даже такой прямой намек.