* * *
Чрезвычайная ситуация, в которой оказался император Александр II, стала временем проверки на прочность «верноподданнических чувств». Подданные самодержавного государя — а на какой бы ступени социальной лестницы эти люди ни стояли и какого бы мнения о своей роли в государстве ни придерживались, они оставались в глазах монарха, да и в своих собственных, верноподданными — должны были решать, каким образом следует относиться к попыткам его убийства, предпринимаемым другими подданными во имя каких-то идеалов.
Основополагающее значение имел при этом опыт отношения к монархии вообще и к конкретному ее представителю в лице Александра II. В государе можно было видеть «Помазанника Божия», чей сакральный и символический статус не позволяет помыслить о каком-либо злоумышлении. Он же был человеком, совершающим как благие дела, так и ошибки, даже грешащим. Наконец, он был политиком, ответственным перед страной и ее народом за общее благополучие. В действительности эти точки зрения не существовали отдельно друг от друга. Их переплетение приводило подчас к формированию сложных и противоречивых мнений. Презирая человеческие слабости и осуждая политику Александра II, возможно было с негодованием относиться к любым покушениям на него, видя в царе воплощение монархического принципа. Прямо противоположной была точка зрения многих радикалов: сам по себе император мог оцениваться как неплохой человек, но его следовало убить именно как главу режима, с которым следует бороться любыми методами. Все же чаще отношение к монарху складывалось под влиянием целого комплекса факторов, на первое место среди которых выходила оценка его политики. Не только действия императора, но также все меры высшей и местной администрации, все промахи полиции в конечном счете возможно было возложить на главу государства, ответственного за них хотя бы в силу того, что именно им делаются назначения на те или иные посты.
Отношение к Александру II как к «мишени» террористов, обусловленное разными моделями восприятия монарха, мало изменялось от воздействия череды покушений, следовавших одно за другим. Особенно это касалось модели, когда монарх рассматривался как «Помазанник Божий». Во всех остальных случаях можно наблюдать колебания, спровоцированные такими заметными событиями, как повторный брак императора или смена политического курса, но они не были значительными. На убеждение, что Александр II является воплощением милосердного монарха (или «старого развратника»), мало воздействовали внешние события. То же, как ни парадоксально, характерно для тех, чье отношение к императору определялось оценкой его политического курса. Репрессивные меры, проводившиеся в жизнь до февраля 1880 г., были недостаточны для того, чтобы смягчить «охранительные» круги, обвинявшие власть в «бездействии» (показателен выпад статского советника Т.Т. Кириллова, который в ноябре 1881 г. анализировал события последних нескольких лет: «Самое применение репрессий производилось с крайней нерешительностью, а в некоторых случаях даже в тайне, как будто устыжая власть» {590} 590 РГИА. Ф. 1328. Оп. 2. Д. 20. Л. 25,
). «Диктатура сердца» только укрепила их в этом мнении. Равным образом либералы сосредоточили свои недолгие надежды и ликования вокруг фигуры М.Т. Лорис-Меликова, не перенося свое восхищение на того, кто подписал это назначение. Отсутствие скорых и видимых успехов либеральной программы постепенно умеряло их восторги. При такой устойчивости моделей восприятия Александра II практически не имеет значение, когда высказывалось то или иное мнение о цареубийстве — после покушения 19 ноября или 5 февраля.
1 марта 1881 г. было поворотной точкой. Несмотря на череду покушений, а может быть, как раз благодаря им цареубийство стало неожиданностью для общества. Годы «охоты на царя» создали иллюзию, что император не может быть убит. Реакция большей части общества на смерть Александра II, воспринятая народовольцами и сочувствовавшими им радикалами как «предательство», «трусость», отсутствие «гражданской позиции» {591} 591 См.: Петербург, 15 июля // Листок «Народной воли». 1881. № 1.
, на самом деле нелогичной была только для них. На фоне единичных смелых статей газет «Страна» и «Голос», написанных, как впоследствии выяснилось, отнюдь не представителями либерального лагеря, на фоне немногочисленных попыток заявить в адресах Александру III политические требования вместо верноподданнических чувств, телеграммы, венки, благотворительные инициативы для увековечивания памяти «царя-мученика» представляли собой массовое явление.
Читать дальше