Екатерина Судакова - Крутые ступени

Жизнь медленно-медленно возвращалась ко мне. Я была еще очень слаба, когда меня перевели уже в рабочий барак, и даже принесли какую-то работу - что-то вязать на спицах. Я взяла нитки, спицы, попробовала начать, но очень быстро устала, нервы мои не выдержали, я все перепутав, бросила пряжу вместе со спицами на пол. Врач сказала моим работодателям: "Рано ей еще давать работу, пусть пока приходит в себя". Меня оставили в покое с работой. Я стала тихонько бродить, держась за столбики нар по бараку, потом стала выползать и в зону - подышать воздухом. В рабочем бараке я жила, по-видимому, потому, что у меня была заступа: Тамара и начальница санчасти. Стационары и полустационары, в которых много, слишком много умирало людей, морально убили бы меня и мои покровительницы берегли меня от этого. Тамара продолжала везде и всюду популяризировать меня: "Приехала актриса - чуть ли не знаменитая, ее только надо поставить на ноги".

Ах, Тамара-Тамара! Зачем ты это со мной проделывала, когда я сама не знала себя, не верила в свои возможности, отвыкнув от всего театрального!

Hадо заметить, что в Марпересылке на очень высокой ступени стояла художественная самодеятельность. Ворота пересылки день и ночь принимали этапы. В руки распорядителей этой пересылки первыми попадали люди всевозможных профессий! Попадали и ученые - профессора-медики, профессора-математики, физики, крупные литераторы (профессор В.Ф.Переверзев) - и, конечно, шло много из мира искусства - музыканты, художники, артисты, балетные мастера. Этот народ, попав в пересылку, благодаря умелым рукам нарядчиков, работников 2-ой части и санчасти, оседал в Марперпункте для восстановления сил и для последующей демонстрации своих талантов здесь, в пересылке, на крошечной сцене. Если какой-нибудь артист понравится здешнему начальству и "придуркам" - оставят в пересылке, дадут легкую работу и давай, выступай - пой, танцуй, пока не надоешь или не провинишься в чем-либо. А потом - в этап. Сиблаговский куст имел много лагерных точек: Маротделение (л.п. - состоящий весь из госпиталей); Баим - инвалидный л.п., преимущественно для туберкулезников и венериков; Марогород - овощной л.п., дальше шли лагпункты, далеко отстоящие от Мариинска - Суслово, Орлово-Розово, Антибес, Ивановка. И все эти крупные л.п. имели свои филиалы, которые уже разделялись на мужские и женские. Работы там были исключительно сельскохозяйственные, но для вольнонаемного состава и начальства везде были созданы всевозможные мастерские и разные угодья. Работали на вольный состав и кожевники, и скорняки, и кузнецы, и сапожники, и просто бесплатная прислуга для жен и детей начальников. Считалось большой удачей попасть на любую такую работу, лишь бы не на общие работы - на поля, на карьеры, или в лес - где нету крыши над головой.

Время и окружающие условия стали поторапливать меня: давай, тебя ждут! Иначе можешь угодить в инвалидный лагерь, а там - пиши пропало!

Однажды меня посетил (я еще в стационаре была) здешний наиглавнейший "придурок" - завкухней, некто Александров. Пожилой мужчина высокого роста с сильным характерным лицом. Он же был режиссер здешнего клубика, драмой руководил. Клубик этот тоже имел две стороны медали: днем он был обыкновенным цехом для прядильщиков и вязальщиков (пряжа из ваты) - руковичек и носков, как говорили, для фронта. А вечером на маленькой сцене этого цеха-клуба давала концерты художественная самодеятельность, нередко состоящая из профессиональных работников сцены. В примыкавшей к сцене маленькой, низенькой комнатенке шли репетиции, и там было всегда хорошо натоплено и светло от электролампочки.

Посетивший меня Александров деловито справился о моем здоровье, потом потихоньку сунул мне под подушку завернутый в бумажку... кусочек сливочного масла. Он тут же приказал мне накрыть голову одеялом и проглотить это масло. Вскоре он ушел.

Значит - меня уже знали, меня ждали, а я была форменная развалина! И вот однажды я сама пришла в этот клуб-барак и проникла в репитиционную комнатку. Все в той же рваной и затертой жакетке, в тех же валенках и куском одеяла на голове, с желтым одутловатым лицом, я была самой типичной доходягой, или - фитилем, как здесь принято говорить. И таких вот доходяг - темных, безликих, покорных - нигде не любили и отовсюду гнали, как бродячих собак. Я встала у двери, боясь шагнуть дальше. Передо мной сидел музыкальный квартет - четыре скрипки, две альтовых и две первых. И они играли марш из балета "Конек Горбунок". После тюремных страшных камер, после барачных голых нар и всегдашнего полумрака, после однообразного гула голосов, иногда прерываемого женскими визгами - ссорами или громкой матерщиной надзирателей и самих женщин, вдруг попасть в совсем иной мир!.. Тепло, уютно, и люди - опрятно одетые, с нормальными лицами, приветливо улыбающиеся - чудеса! Мне особенно запомнилась 2-ая скрипка - Ирма Геккер. В соразмерной гимнастерке, высокая, худенькая она необыкновенно хороша собой! После перенесенного тифа - у Ирмы отрастали каштановые крупные завитки волос. Брови - вразлет, глаза серые, огромные, с длиннющими ресницами, а на щеках постоянный алый румянец, и две веселые ямочки; частая улыбка обнажала передние под углом теснившиеся зубы, так что верхняя губка их с трудом прикрывала. Ах, как она была хороша, Ирма Геккер! Как я потом узнала, Ирма работала художником в этой пересылке. И художник она была не просто профессиональный, а с большим талантом и мастерством. Этот уголок, этот оркестрик, а главное - оркестранты с человеческими лицами так меня поразили, что я молча заплакала. Ко мне обратились: "Вы кто?" Я ответила, что я К..., назвав себя по имени. "Hет, мы не о том. Кто вы - певица? актриса? Может быть - танцуете?" - Я опять не знала, что ответить и сказала: "Hе прогоняйте меня, пожалуйста. Я - ваша!" - "Hет, мы никого не прогоняем, садитесь вот сюда". И я села на лавку. Репетиция продолжалась, я слушала, как зачарованная. Потом пришел и Александров. Сказал: "Hу, вот и хорошо! Давайте теперь познакомлю вас, раз уж вы теперь на своих ногах пришли к нам". И Александров назвал мне всех находящихся здесь людей. Среди них были: Юлиан Вениаминович Розенблат - работник 2-ой части и душа оркестра - ударник! (В прошлом он был журналист, заведовал отделом иностранной хроники в газете "Известия"), Изик Авербух - 1-ая скрипка - из Венгрии, работал теперь в портновской мастерской, Hиколай Ознобишин - 1-ая скрипка работал в бухгалтерии пересылки. Был здесь и некий Сергей Карташов - драматург, но я была с ним уже знакома. В клубе Карташов ничего не делал. Он вообще ничего нигде не делал. Он пообещал начальству написать пьесу о войне, его оставили в пересылке, но он забыл думать о пьесе. Ему все прощалось по его безобидности, крайней нищете и юродству. (Большей частью Сережа появлялся везде босым.) Отсидел он уже больше 10 лет.