Андрей Богданов - Царевна Софья и Пётр. Драма Софии

Знания князь немедленно применил на Воронежских верфях, куда после заграничного вояжа и истребления восставших стрельцов прибыл сам Петр. «Свидетельство в науках навигационных» многих посланных учиться за границу лиц привело царя в расстройство: мало кто мог овладеть указанными знаниями за столь краткий срок. Зато невероятное трудолюбие Куракина в учёбе было государем высоко оценено, и высочайшее одобрение сняло с князя клеймо увальня.

Борис Иванович был послан на флот, тогда как почти всех его соучеников разогнали по домам. Волонтером на галере он ходил по Азовскому морю до Керчи, которой ограничивалось отвоеванное Петром водное пространство. Без него вновь сгорел московский дом, дети болели оспой и корью. По возвращении в Москву Куракин срочно женился на княжне Марье Фёдоровне Урусовой — надо было иметь в семье хозяйку, ибо сам он уходил капитаном под Нарву.

На войне было страшно: приятеля князя Мещерского били кнутом, гнев царя не знал удержу по пустякам, но Борис Иванович отделался суточным арестом. Русская армия, отданная царём под команду иностранцам, была наголову разгромлена, а её командование сдалось.

В то время у князя умер новорожденный сын Сергей и был убит зять — Иван Степанович Салтыков. Едва оправившись от приступов меланхолии и язв, Куракин пошел брать Нотебург, русский Орешек.

Награда и чины при дворе сыпались как из ведра, ордена Андрея Первозванного, пожалованные сперва только Ф.А. Головину и гетману Мазепе, лились дождем, Сашка Меншиков стал князем, Гаврила Головкин — графом, Федька Апраксин — генерал-адмиралом, Петька Шафиров — президентом государственной канцелярии. Все стремились притиснуться к временщикам, чтобы поймать фортуну. А Куракин был страшно раздражен, когда без его ведома племянницу княжну Марью выдали за племянника всесильного Апраксина: выйдя «за так низкую фамилию», девица «фамилии своей великое уничижение сделала!»

Гордость заставила князя подняться от тяжелой болезни и отправиться на бурное озеро Ладогу: шторм привел его «в великий страх», однако когда майор Мейер не справился с делом «в баталии», командовать лодками «вместо майора» стал Куракин. Во время осады и приступа к крепости князь руководил под вражеским огнём переправой «и в переездах в день с берега на берег в лодке видел некоторой немалой страх».

После взятия Шлиссельбурга гвардейские полки двинулись на Нотебург. Там князь под жестоким огнем командовал осадными работами солдат Семёновского полка: «стрельба была великая, и многих убили». «Наказной майор» Куракин с четырьмя ротами по взятии города ходил на лодках в Финский залив и выбирал место для Санкт-Петербурга.

В московском параде победителей он не участвовал — заболевшего ногами князя оставили одного, однако по возвращении в Москву пожаловали майорским чином в Семёновский полк. В то время умер брат князя Бориса с семьей: не успев снять траур, майор водил полк на приступ Нарвы — «и взяли город одними шпагами в три четверти часа», предварительно исповедавшись и причастившись.

Куракин был счастлив вниманием государя и царедворцев; в ноябре 1703 г. с семёновцами и артиллерией «в команде моей отпущен к Москве». «Шли в Москву строем, а я шёл и вел Семёновский полк», — вспоминал князь. Но той же зимой его «внутренний секрет» стал «публичен» — язвы и пятна с ног перешли на всё тело и лицо.

Болезнь вроде проказы разыгралась на этот раз особенно сильно, не помогало самое упорное лечение, Куракин настолько ослаб, что, отправившись к армии в Вильно, поначалу проезжал только пять верст в сутки и даже подумывал вернуться назад.

Когда князь бледной тенью предстал перед государем, тот не медля послал его лечиться в Карлсбад. По пути в Кенигсберг и Кольберг Куракин «неутешно плакал», что выехал на службу: ведь разрешено было ему на Москве хоть год пожить! Однако он удачно проскочил мимо шведских кораблей на Балтике и через Берлин и Дрезден достиг курорта, где от ужасного безделья стал писать воспоминания.

Выучив немецкий и приказав сделать то же самое сыну и дочери, больной Куракин поехал через Лейпциг в Амстердам. Там он лечился и занимался делами восемь месяцев, на обратном пути прожил шесть недель в Бреслау и вернулся в Москву, где пробыл всего четыре недели. Князь был срочно вызван в царский лагерь в Польше, невиданно обласкан Петром, «и от князя Меншикова, и от прочих министров», произведен в подполковники и отправлен с секретной миссией в Рим.