Владимир Бонч-Бруевич - Знамение времени - Убийство Андрея Ющинского и дело Бейлиса (Впечатления Киевского процесса)

Евреи - это какое-то универсальное пугало для г. Шмакова. "Они все могут". "Они всевластны, вездесущи и всемогущи". Идя от нынешнего времени в глубь веков, он не оставляет в покое не только историю христианской эры, но сварливо ворчит и на библейские времена, где он находит все то же, для него неприятное, что и в современном еврействе. Шмаков до такой степени фанатизирован своей юдофобской- идеей, что, идя последовательно, готов, это ясно видно, - расправиться и с Библией, и с Евангелием, и с другими священными книгами еврейского происхождения, расправиться круто, так как в них он видит залог того бедствия, которое он именует "еврейским засилием".

- И зачем нам вся эта еврейская схоластика? Что общего в психологии между славянином и евреем? Для чего нам книги евреев почитать священными? С какой стати?.. Но вдруг обрывает свою речь и исподлобья посматривает на председателя. Он с удовольствием раскритиковал бы здесь {181} и Христа, и псалмопевца Давида, и Моисея, и пророков библейских, всех этих Авраамов, Исааков, Иаковов, и самого бога, ибо все это евреи, - а для чего нам все это еврейское, когда мы - русские, славяне!

Мешает ему председатель, а то задал бы он звона всем этим священным книгам, взятым напрокат у евреев!.. Ослепленный этой идеей, он, забывая все, идет напролом, нисколько не считаясь ни с правдой жизни вообще, ни с обстоятельствами настоящего дела в частности. Ведя весь допрос по делу Бейлиса крайне пристрастно, Шмаков и в речи своей, и в реплике, остался верен себе. Главная часть его обвинений была направлена в сторону установления признаков ритуала.

Понимая Ветхий завет крайне односторонне, совершенно не соображаясь с исторической библейской этнографией, не зная, или не умея сопоставить тексты, дать им именно то толкование, которое соответствует современному уровню знания, Шмаков постоянно смешивает то, что говорится, например, о животных, с тем, что указывается для людей. Ему безразлично, что все его выводы явно противоречат и здравому смыслу, и историческим знаниям: ему до этого нет никакого дела, ему нужно во что бы то ни стало доказать нелепую мысль о том, что евреи употребляют человеческую кровь при приготовлении мацы, и ничем иным он не интересуется.

Так как он все-таки понял, что обвинять Бейлиса нет никакой возможности, вся вина которого сводилась лишь к тому обстоятельству, что он - еврей, г. Шмаков сейчас же выставляет оригинальную версию убийства, что Ющинский убит не Бейлисом, а Бейлисом и Чеберяковой. Он хитро улыбается при этом, - вот, мол, открыл я какую Америку...

И действительно, как все просто у него, у этого явно больного, наяву бредившего евреями старика: Бейлису как еврею, нельзя проливать кровь, убивать, а Чеберяковой, как христианке, можно, и они добрые соседи, друг другу оказывают услуги. Бейлису понадобилась человеческая кровь, он сейчас к соседке:

- Кума, а кума... У тебя время есть?

- А что, куманек, что нужно-то?

- Да тут, пустяки, крови мне для мацы нужно, а резать мне самому нельзя, Моисеев закон запрещает, так ты уж помоги, кума, мы возблагодарим... {182} - Ну, что ж, куманек, можно...Мы с тобой друзья ведь!..

И любвеобильная госпожа Чеберяк огненным взором окинула черную бороду Менделя...

- Ну, так когда же?

- А что, скоро надо-то?

- Да, надо бы скоро!..

- Резать-то кого, курицу что ли?

- Нет, Андрюшку надо зарезать...

- Андрюшку, говоришь, ну что ж, зарежем Андрюшку, что он, беспутный, все болтается здесь...

Вот собственно сокровенный смысл, этой неслыханной, воистину сумасшедшей версии господина Шмакова...

До какой глупости могут дойти еще господа антисемиты в своих действительно изуверных предположениях, сказать не только трудно, но и невозможно... Для этих господ все допустимо, они не знают предела, который устанавливается разумом, совестью, чувством порядочности, велением научного знания... Для них, как для пьяных, море по колено: говори, плети, инсинуируй как можно больше, как можно чаще, и чем хуже, тем лучше... Ибо от клеветы всегда что-либо останется, что-либо прилипнет даже к совсем неповинным людям...

Речи Шмакова были до крайности утомительны, изнывающи и - совершенно ни для кого не убедительны...

Стыдно было слушать, как этот старец, убеленный сединами, во время реплики пустил в ход такую непристойность, как клятвенное заверение присяжных, что он, старик, честью своей и совестью заверяет, что убийцей Андрея Ющинского был Мендель Бейлис, и он поднял руку и показывал на него, этого несчастного человека, сидевшего там, за решеткой, на скамье подсудимых, и очевидно не знавшего, что ему делать, как быть, как защитить себя от этих нападок, этих утверждений...