Жорж Блон - Полярные моря

Мы снова пустились в путь вдоль побережья Новой Земли, на этот раз на борту китобойца. На завтрак давали какое-то рыбное (или китовое) варево и чай. Русские говорили, что суда союзников недалеко, а мы все шли и шли вдоль берега. Как-то мы заметили маяк и несколько деревянных домов. Человек двенадцать мужчин, две женщины, дети, собаки.

После шестнадцати часов плавания мы наконец заметили в глубине бухты стоящий на якоре „Импайр тайд“, английское судно из конвоя PQ-17. Мы поднялись на его борт.

Нас встретил капитан. Он был приветлив, но мы поняли, что стесняем его. „Импайр тайд“ уже принял большое количество моряков с других судов конвоя PQ-17. Он был переполнен: на его палубе толкалось множество людей. „Вместе с вами у меня на борту окажется двести пятьдесят пассажиров“. Капитан опасался взять на себя ответственность за доставку всех этих моряков в Архангельск, он хотел получить несколько судов для охраны. „Я уже послал радиограмму в Архангельск и запросил помощь“. Мы подумали: „Радиограмма! Он с ума сошел! Рядом базируются немецкие самолеты, они вскоре будут здесь!“

И действительно, вскоре в небе появился самолет. „Вот тебе и ответ на радиограмму, – подумали мы. – Теперь жди бомбардировщиков“. После воздушной атаки переполненный „Импайр тайд“ будет походить на бойню.

С согласия нашего капитана мы покинули это судно, которое не могло ни прокормить нас, ни доставить в Россию, а само было прекрасной мишенью. Капитан „Импайр тайда“ дал нам две шлюпки и парусину. Мы снова сели на весла и пошли к берегу. Он был столь же негостеприимен, как и в более высоких широтах. Мы пробыли на суше двое суток, подстрелив из револьвера несколько морских птиц. Мы ждали атаки самолетов на „Импайр тайд“, но небо оставалось пустым.

Двое суток мы проскучали на берегу, а потом капитан „Импайр тайда“ прислал нашему капитану записку. „Получил радиограмму корвета вооруженных сил „Свободная Франция“. К нам идет мощный эскорт. Отхожу ему навстречу. Возвращайтесь на борт“. Мы вернулись. „Импайр тайд“ встретился с эскортом – тремя французскими корветами и двумя русскими эсминцами. Под эскортом шло еще пять судов из конвоя PQ-17. Мы пришли в Архангельск 25 июля, то есть через три недели после рассредоточения конвоя. А нам казалось, что прошел уже не один месяц.

По невероятному стечению обстоятельств экипаж „Вашингтона“ прибыл в Архангельск в полном составе. К сожалению, закончить таким „хэппи эндом“ нельзя.

В начале августа 1942 года все уцелевшие моряки конвоя PQ-17 – тысяча триста человек – были доставлены в Мурманск, где им пришлось ждать репатриации. Половина города лежала в развалинах. Моряки жили в деревянных бараках, и по нескольку раз на дню их поднимал на ноги вой сирен воздушной тревоги. Через несколько секунд из-за холмов вылетали немецкие самолеты. Ближайший немецкий аэродром находился в 68 километрах – восемь минут полета. Русские истребители не всегда успевали подняться в воздух до начала бомбардировки. Улицы Мурманска были завалены битым кирпичом и железом.

В ту эпоху еще не существовало воздушного моста для эвакуации моряков. Через три недели после их прибытия в Мурманск американский крейсер „Тускалуза“ забрал двести сорок человек. Остальные вернулись домой позже, но кое-кто погиб или пропал без вести во время бомбежек Мурманска.

Мне повезло, – закончил свой рассказ Патрик Лестер.

1950 год. Война закончилась несколько лет назад. Между бывшими союзниками возникли серьезные разногласия. В Арктике выросли военные базы. Одна из них разместилась в Туле, легендарном Туле, считавшемся краем мира, до которого добрался в IV веке до нашей эры Пифей, мореплаватель, уже встречавшийся нам в предыдущих книгах „Великого часа океанов“.

Но следует вспомнить о пионере, который дал имя Туле месту, где имелась лишь стоянка эскимосов.

Кнуд Расмуссен, сын датчанина и эскимоски с западного берега Гренландии. Его воспитала мать, его первым языком был эскимосский, и еще ребенком он освоил обычаи этого народа. Позже он получает образование в Дании и становится известным этнографом, не забывшим о своих корнях. Никто не знает, почему он назвал стоянку Туле, где в 1910 году основал факторию.

Еще до появления фактории эскимосы стекались сюда с мехами, моржовой костью, резными предметами из этого драгоценного бивня. Китобои и коммерсанты забирали добычу и поделки в обмен на боеприпасы, эмалированную посуду и всякие безделушки, бессовестно обманывая доверчивых аборигенов Крайнего Севера. Такая эксплуатация возмущала Расмуссена.