Иосиф Крывелев - История религий. Том 2

Будда непрестанно творит чудеса, многие из них аналогичны евангельским чудесам Христа. Он также «преображается», как Христос. В момент, когда Будда известил Ананду, что собирается уходить из этого мира, «его тело сияло как пламя», что вызвало восклицание Ананды: «Все тело твое — чудной белизны, светло и прекрасно, выше всякого описания». Почти таким же способом, как и Христос, Будда форсирует водную преграду, только, пожалуй, более эффектно: «…Блаженный приблизился к реке. В то время река Ганг переполнилась, и было наводнение; желая перейти на ту сторону, одни стали искать плот, другие — лодки, третьи делали паром из тростника. И вот как могучий человек быстро вытянул бы вперед свою руку или сжал бы ее, так и Блаженный внезапно исчез с этого берега со своими учениками и столь же внезапно явился на другом» 54. В одной из книг Типитаки есть упоминание о том, что Будда совершил 3500 чудес.

Чудеса творятся, конечно, не одним Буддой, а и другими персонажами пантеона и даже простыми архатами (подвижниками), если они достигли соответствующей ступени святости. Так, «некий Сангхараккхитасаманера, достигши состояния арахата, взошел на небеса и, стоя на башне царского чертога богов, потряс всю местность большим пальцем к великому ужасу и изумлению ее восхищенных обитателей…». Эта цитата, приведенная из примечаний Рис-Дэвидса к изданию Сутт, сопровождается его комментарием: «Несомненно, здесь сказывается вера, что глубокая мысль может потрясти мир, может заставить содрогнуться дворцы богов. Но фигуральные выражения явились в буддизме благоприятной почвой для развития позднейших суеверий и нелепых воззрений» 55. Трудно представить себе более произвольную интерпретацию мифологического материала. При таком подходе можно любой миф трактовать как совокупность фигуральных выражений, которые лишь в дальнейшем почему-то стали приниматься в их буквальном смысле, породив ряд недоразумений. На самом же деле перед нами обычное религиозномифологическое повествование о великом землетрясении, вызванном мановением руки чудотворца. Сильное впечатление, произведенное этим чудом даже на богов, только подчеркивает примитивность и алогичность всей мифологической конструкции.

Освещение вопроса о месте понятия души в раннем буддизме представляет серьезные трудности. В буддологической литературе бытует положение о том, что ранний буддизм не признавал существования души. В тот период, когда в религиоведении господствовала анимистическая теория, это являлось важным аргументом в пользу признания буддизма атеистической религией или вовсе не религией.

Немецкий религиовед О. Пфлейдерер утверждал: «…именно бытие супранатуральной души, остающейся при всех изменениях ее состояний одною и тою же, отрицается самым (в буддизме. — И. К. ) решительным образом. То, что мы называем душою, по буддистскому учению, по-видимому берущему начало от самого Гаутамы, в действительности не существует, а является лишь видимостью». Тут же, однако, Пфлейдерер сталкивается с затруднением, ставящим его в тупик: «…если нет реальной души, то каким же образом возможно переселение душ? Как может будущая жизнь быть возмездием за деяния нынешней жизни, если уже нет того субъекта, который совершает их и который получит за них награду или наказание?» Автор пытается найти ответ на поставленный вопрос в самом буддийском учении и, не найдя его, вынужден констатировать неразрешимость этой «непостижимой тайны» 56. На самом деле здесь, конечно, нет ничего непостижимого, ибо один из элементов смутившей Пфлейдерера контроверзы неправилен: буддизм не отрицает существования души.

В различных канонических и неканонических писаниях буддизма не раз ставится вопрос о сущности Я, атмана, личности, причем этот вопрос решается в негативистском плане. Отрицается единство личности, а аргументация в пользу такого отрицания обыкновенно заимствуется из сравнения человека с каким-нибудь другим материальным телом, например с повозкой. В беседе греческого царя Менандра (Милинды) с буддийским монахом Нагасеной выясняется, что «нет никакой повозки», хотя есть оси, колеса, кузов, дышло и т. д. Точно так же не существует и самого Нагасены, хотя есть его волосы, ногти, зубы, кожа и мясо; Нага-сену не составляет «телесность», он не сводится и к системе «представлений, форм и познания», «Нага-сена — это только имя, название, обозначение, простое слово; субъекта же такого здесь нет». Так же решает эту проблему монахиня Ваджира в диалоге с искусителем Марой: «Это лишь скопление изменчивых форм; здесь нет личности» 57. И если приведенное рассуждение Нагасены фигурирует в неканонической книге, то спор Ваджиры с Марой воспроизводится в нескольких книгах палийского канона, так что может считаться основой догматически закрепленной концепции.