Борис Шапошников - Мозг армии. Том 1

Отнюдь не можем претендовать на то, чтобы привлечь внимание читателя блестками своего пера – мы далеки от такого самообольщения. Мы взываем, с одной стороны, к его «доброму сердцу» выслушать рассказ о покойном австро-венгерском генеральном штабе, а с другой, приглашаем его убедиться, что и в изучении этого «выродка» может быть почерпнута большая польза для нашей практической работы.

«Хорошим тоном» считалось о «покойниках» не говорить, но мы не сторонники «хорошего тона» в своей жизни, а тем более в литературе, и в данное время наполнены стремлением извлечь пользу и из покойника, чем, по обычаю наших предков, стащить его на кладбище, дать ему там время перегнить, а затем уже заняться раскопками в качестве любителя старины. Предпринимаемая ныне нами операция даст возможность использовать ее для практической деятельности, а работа над мумиями ввергнет нас в область археологии, к которой не чувствуем склонности.

Не смеем заверить читателя, что окажемся опытным оператором и не «искромсаем» трупа, будучи не в силах извлечь из него все то, что он может дать. Лавры профессора Павлова в его научных работах над мозгом человека отнюдь не могут быть нами оспариваемы.

Существо нашего исследования относится к «высшей стороне» познания «сути войны», являясь одной из главных основ «теории большой войны». Не скроем, что нас охватывает ряд сомнений и колебаний, неуверенность в своих силах испытать наше перо в изысканиях этой «теории».

Мы всегда с восхищением останавливаемся перед скромностью такого философа войны, как Клаузевиц, который расценивал свой бессмертный труд лишь, как «бесформенную массу идея», как «зерна благородного металла», и надеялся, что, «быть может, явится голова более могучая, которая эти единичные зерна сплавит в один слиток благородного металла». Немало после смерти этой скромной, но подлинно могучей головы находилось честолюбцев, пытавшихся стать выше Клаузевица – таких мы замечали но раз на протяжении нашей жизни и не так давно. Нельзя сказать, чтобы они преуспевали в своем стремлении, становясь зачастую в смешное положение.

Хотя честолюбие свойственно и нам, однако, не в такой мере, чтобы мы могли высказывать претензии на безаппеляционность своих суждений в исследовании работы генерального штаба. Заранее предупреждаем, что наши положения могут быть ошибочны, что мы мало опытны в делах военных, а особенно в «теории большой войны».

Нами хорошо усвоено суждение того же Клаузевица о «незрелых критиках», кои думают, что «в этих делах всяк, взявшийся за перо, полагает не подлежащим сомнению, как дважды два четыре, и достойным печати все то, что ему как раз взбредет тогда в голову». «Но если бы он. – продолжает старик, – подобно мне, годами раздумывал о предмете, сличая его постоянно с военной историей, то он, конечно, был бы с критикой поосторожнее».

За нами нет ни долголетнего раздумывания о «предмете» (военном), ни достаточного опыта, ни широкой эрудиции в военной истории, а потому не можем и претендовать, что наш труд вполне удовлетворить того, кто будет перелистывать его страницы.

Поставленная нами себе задача обширна, и по техническим причинам не считаем ее возможной уложить в одну книгу.

Правда, мы слышали, что с «некоторым жутким чувством» принимаются за чтение «гроссбухов» и бывают «с места настроены иронически к их содержанию». Мы не закрываем глаза на то, что наш труд постигнет та же участь, тем более, что он написан пером, кое в наших рецензиях литературными «браво» оценено, как инструмент для создания памфлетов, полных сарказма.

Не мним себя ученым и но придерживаемся особого эпического спокойствия в порядке изложения наших мыслей, ибо у каждого свой жанр не только вести войну, но и владеть пером. В нашем труде читатель не найдет ни эпоса «чистых историков», ни «деликатных» фраз, ни заимствования чужих мыслей, без ссылки на авторов их. Наши страницы набросаны в порыве чувств и волнений, коими мы были охвачены, при их творении.

Если взявший в руки наш труд согласен с нашими предпосылками, то мы приглашаем его последовать за нами, пожертвовав временем, и ему предоставляем судить о всех недостатках и скромных достоинствах наших рассуждений о генеральном штабе.

«Огонь выстрелов в Сараеве, точно молния в темную ночь, на мгновенье осветил грядущий путь. Стало ясно, что дан сигнал к распадению монархии» – так образно пишет в своих воспоминаниях бывший премьер австро-венгерской монархии Чернин.