Александр Солженицын - Двести лет вместе. Часть первая. В дореволюционной России

И вот теперь, после изнурительных 2-х без малого лет войны, после фронтовых потерь и при кипящем раздражении в тылу, крайне-правые бросали упрёки: «Вы поняли, что перед народом надо разъяснить своё умолчание о немецком засилье, своё умолчание о борьбе с дороговизной и своё излишнее рвение к равноправию евреев». Какие требования «вы предъявляете теперь, во время войны, к правительству, – иначе гоните его вон и только то правительство признаете, которое даст равноправие евреям». Но не «давать же равноправие сейчас, именно теперь, когда все накалены до бешенства против евреев; ведь этим вы наталкиваете на этих несчастных евреев» [ 1586].

Против того, что якобы кипит народный гнев, возражает депутат Фридман: «На этом тёмном фоне еврейского гнёта светлым пятном выделяется одно бытовое явление, которое я не могу обойти молчанием: это есть отношение русского населения внутренних губерний к евреям-беженцам, которые прибыли туда». Эти беженцы-евреи «встречают гостеприимство и помощь». Это «залог нашего будущего, залог нашего единения с русским народом». Но настойчиво винит во всех еврейских злоключениях – правительство, и снова до той высоты обвинения, что «погромы никогда не происходили, когда этого не желало правительство». И, через членов Государственной Думы, «я обращаюсь ко всему 170-ти-миллионному населению России… вашими же руками хотят занести нож над еврейским народом в России» [ 1587].

На это звучал ответ: да знают ли депутаты Думы настроение страны? «Страна не пишет в еврейских газетах, страна страдает, работает… и бьётся в окопах, вот там страна, а не в еврейских газетах, где сидят незнакомцы, работающие по неизвестным директивам». И уже вплоть до: «Зависимость печати от правительства это есть зло, но есть ещё большее зло: зависимость печати от врагов русского государства» [ 1588].

Как и предчувствовал Шингарёв, для либерального думского большинства теперь было бы нежелательно эти прения по еврейскому вопросу продолжать. Но уж как потянули цепь – её не остановишь. И потащился хвост и хвост выступлений – на 4 месяца, до полного закрытия осенней сессии, то и дело прорываясь между другими текущими делами.

Нет, обвиняли правые Прогрессивный Блок, в Думе не будет борьбы с дороговизной: «С банками, с синдикатами, стачками промышленников вы бороться не будете, ибо это значило бы, что вы стали бороться с еврейством». А вот, мол, продовольствие Петрограда «сдан[о] был[о] обновленческой управой на откуп двум иудеям – Левенсону и Лесману», Левенсону – снабжение столицы мясом, а Лесману – продовольственные лавки, и он нелегально продавал муку в Финляндию. И ещё много других примеров поставщиков, вздувающих дороговизну [ 1589]. (Обелять перекупщиков никто из депутатов не взялся.)

А дальше – не могло не докатиться обсуждение и до жгучей во время войны процентной нормы. Как мы видели, она была возобновлена после революции 1905 года, но шаги к ослаблению её начались широким применением практики экстерна за гимназию и разрешением сдавать государственные экзамены евреям-медикам, получившим заграничные дипломы; и с дальнейшими послаблениями – но не отменой – в 1915, когда рухнула черта оседлости. Министр просвещения П.Н. Игнатьев (1915-16), весьма популярный в обществе (и никак не преследуемый после Февраля), ещё ослабил процентную норму в высшие учебные заведения.

И вот, весной 1916, этот вопрос продолжительно зазвучал в прениях ГД. Обсуждается смета министерства народного просвещения, и депутат из Одессы, профессор Новороссийского университета Левашев сообщает, что положение Совета министров 1915 (о приёме вне нормы детей евреев, состоящих в Действующей армии) – министерством просвещения вот произвольно распространено и на детей служащих Земгора, учреждений по эвакуации, госпиталей, а также и на лиц, [ложно] объявляющих себя на иждивении родственника, служащего в армии. И что вот в Новороссийском университете в 1915 на первый курс медицинского факультета принято всего 586 человек – «и из них 391 евреев», то есть две трети, и только одна треть «оста[ё]тся для других народностей»; в Варшавский (Ростов-на-Дону): на юридический факультет принято евреев – 81%, на медицинский – 56%, на физико-математический – 54% [ 1590].

Гуревич возражает Левашеву: так вот и доказательство, что процентная норма вовсе не нужна: «Какой же смысл процентной нормы, когда даже в этом году, при возвышенном приёме евреев, и то оказалось возможным принять всех христиан, которые хотели поступить»? так что вам – нужны пустые аудитории? В маленькой Германии большое число еврейских профессоров – и Германия не гибнет [ 1591].