Анастас Микоян - Так было. Размышления о минувшем

С этим злом надо было бороться. Но как?

С речами на сей счет мы решили не выступать. Нам казалось, что немалую роль должен сыграть тут личный пример. Для меня никакой трудности это не представляло: и на Кавказе, где никогда не было сухого закона, я редко пил даже виноградное вино, не говоря уж о водке. Здесь же, в Нижнем, учитывая обстановку, вообще решил не брать вина в рот, надеясь, что этому последуют и другие товарищи.

Вспоминается еще один эпизод тех дней. Прихожу как-то домой поздно вечером после длительного заседания бюро губкома. Ашхен вскипятила чайник и с таинственным видом ставит на стол стеклянную банку с медом. На вопрос, откуда взялся мед, ответила: «Его принес какой-то человек и сказал, что для тебя. А кто он – я не спросила». Упрекнув ее («А может, это взятка?»), я предложил отдать злополучный мед нашему дворнику-женщине: «У нее много детей, мед пойдет им на пользу!»

Много позднее, работая уже в Москве, я рассказал об этом эпизоде одному нижегородцу. Он долго смеялся: «Так этот мед мы тебе и прислали! Знали, что болен, а просто так принести – не возьмешь. Решили передать, не сказав от кого. Уж очень ты тогда худой был. И все ж, выходит, не прошел наш номер!»

Был у нас в губкоме свой «выезд»: летом – фаэтон, зимой – сани. И на всех – одна «лошадиная сила».

Запомнилась командировка в Васильсурск. Для такой дальней поездки я получил «спецобмундирование»: доху и огромные валенки. Люди понимающие дали совет – напихать в них побольше сена, а ноги к тому же обернуть в газеты. Забрался в сани, закутался в доху, нахлобучил папаху, и отправились мы в путь. Ехали по ледяному полю Волги – другой дороги не было.

Бегут сани, скрипят полозья, дремлется. Возница посвистывает, покрикивает. Оглянется – не заснул ли я. «Бежать надо», – говорит. Соскочит сам с саней, бежит и мне велит, чтобы не замерзнуть. А покидать насиженное место не хочется. Но делать нечего. Бегу, поглядываю, чтобы не угодить в прорубь (крестьяне обычно отмечают проруби еловыми ветками или палками).

Заснеженные, поразительной красоты леса тянутся вдоль берегов Волги. Тишину нарушает только скрип полозьев да понукание возницы, подгоняющего заиндевевшую лошадь.

Стало еще морознее. У меня ресницы, брови и усы заиндевели, встречный ветер не давал возможности поднять лицо. И все же удивительно хорошо было это зимнее путешествие!

А потом – Васильсурск: на высоченной горе лепятся домишки, еле видные в сугробах. Устроились мы на ночлег в хорошо натопленной избе. К тому же разместили нас около самой печки. Вот тут-то и понял я, как приятна в мороз русская печка!

После Х Всероссийского партийного съезда прошел месяц. Был он очень напряженным – члены бюро губкома находились в постоянных поездках по заводам и районам. Доклады, заседания, выступления, совещания, встречи с людьми, беседы, споры.

Еще с ранней весны губком вплотную занялся вопросами сельского хозяйства. Но нельзя было забывать и о рабочем классе: очень обострилось положение с продовольствием, на некоторых заводах возникли волнения. Как-то в губком позвонили из Сормова и сообщили, что рабочие бросили работу, собрались на площади и требуют секретаря губкома.

Надо сказать, что сормовичи работали тогда на оборону и получали усиленный продовольственный паек: на каждого работающего полагалось в месяц 45 фунтов муки, 15 фунтов овощей, 1 фунт соли, 1/ 4фунта мыла, 1/ 4фунта суррогатного кофе и 2 коробки спичек. Муку и соль рабочие получали регулярно, хотя в муке иногда бывало и много отрубей.

Когда я поехал на завод, митинговавшие уже «выговорились». Поднялся на трибуну, сколоченную из досок. Один из рабочих показал мне образец муки, которую им только что выдали: «Разве это мука? Посмотрите сами – одни отруби!» Я ответил: «Да, мука действительно плохого качества, но другой муки у нас сейчас нет, а если бы была, то вы, сормовичи, получили бы ее в первую очередь. А пока надо терпеть». Я стал разъяснять, в каком тяжелом положении находится республика. Однако очень скоро заметил, что хотя рабочие меня вроде и понимают, но объяснения мои их не удовлетворяют. Когда я кончил говорить, тот же рабочий заявил: «Тогда мы пошлем делегацию к Ленину. Он ценит и уважает сормовичей и обязательно нам поможет». Я высказался против посылки такой делегации: «На днях я еду в Москву по делам и обещаю вам этот вопрос поставить перед наркомом продовольствия и заместителем Председателя Совнаркома Цюрупой».

Однако рабочие настаивали на своем: «Говорить в Наркомпроде не о чем, ведь Наркомпрод-то и посылает нам сюда плохую муку! Без Ленина этот вопрос не решить!» Видя, что сормовичей не переубедишь, я пообещал зайти в Москве и к Ленину. Только после этого собравшиеся разошлись и приступили к работе.