Анастас Микоян: Так было. Размышления о минувшем

Как-то в 70-х гг., на годовщине смерти Льва Степановича Шаумяна, его большого друга, почти брата, жена писателя Данина, у которой был репрессирован отец, довольно резко высказалась о периоде репрессий, имея в виду, скорее всего, ответственность Анастаса Ивановича за это. В семье Шаумянов моего отца любили и уважали безмерно. Разговор попытались перевести на другую тему, но Микоян не позволил этого, сказав: «Все мы были тогда мерзавцами». И долго еще рассказывал об обстановке в те страшные годы.

Я думаю, что в последние годы жизни Сталина Анастасу Ивановичу стало невмоготу подчинять свое достоинство и принципы самодурству «великого вождя всех времен и народов». Об этом свидетельствует и его поведение в связи с моей женитьбой на Алле Кузнецовой, дочери Алексея Александровича Кузнецова, героя обороны Ленинграда, снятого Сталиным с поста секретаря ЦК за «антипартийные действия» и обреченного им на гибель. Иначе как мужественным, смелым, поведение моего отца не определишь. Я до сих пор испытываю благодарность к нему за спасение детей Кузнецова от репрессий. Я счастлив, что он принял Аллу как родную дочь, в то время как Каганович назвал его сумасшедшим и убеждал не допустить женитьбы, а семья Косыгина (кстати, родственники жены Кузнецова) нас с Аллой просто перестала замечать. (Правда, на Косыгина были тоже «подготовлены» показания заключенных, о чем Сталин сам ему сообщил.) Известно, что за три-четыре месяца до своей смерти Сталин объявил пленуму ЦК, что не доверяет Микояну и Молотову (на этом пленуме отец выступил против намерения генсека ввести новый налог на крестьянство, что вызвало крайнее возмущение Сталина). Это означало неминуемые репрессии против них в ближайшем будущем. Сталин намеревался начать с их исключения из ЦК и из партии на следующем пленуме. А отец продолжает высказывать неугодные вождю мысли на тех заседаниях, куда он все еще ходит. В эти месяцы он держит в кабинете, в ящике стола заряженный пистолет (о чем он рассказывал моему сыну Володе), объясняя это тем, что, избежав ареста путем самоубийства, надеялся смягчить неизбежный удар по семье. В самом же предстоящем аресте у него сомнений не было. По-видимому, в тот период такой же пистолет у него хранился и дома.

Таким, по моему мнению, Микоян и был: мужественным, порядочным, отзывчивым, лояльным к соратникам.

Я уже говорил, что отцу был абсолютно чужд карьеризм. Причем от выдвижения на более высокие посты он отказывался исходя не из ложной скромности, а из желания принести большую пользу стране на работе, которую он уже освоил и с которой справлялся. Он стал высокообразованным благодаря учебе, самообразованию, чтению, любознательности, я бы сказал, дотошности, умению внимательно слушать и запоминать и редкому по богатству жизненному опыту. Это был человек с умом и памятью, работавшими как компьютер, необычайно трудоспособный и собранный, бесконечно преданный делу, в которое верил, и в то же время – мудрый, открытый новым идеям, обладавший широтой взглядов и чувством юмора. Недаром его зарубежные поездки, в том числе и в страны, с которыми СССР был в конфронтации, заканчивались с неизменным успехом.

Аверелл Гарриман, бывший посол в СССР и крупный политический деятель США, говорил мне: «Это единственный человек в Кремле, с кем можно нормально разговаривать». Шарль де Голль сказал ему, что считает его «исторической личностью международного масштаба». Премьер-министр Великобритании Гарольд Вильсон называл себя учеником Микояна в деле международных переговоров. Известный шведский экономист и государственный деятель послевоенной Европы Гуннар Мюрдаль как-то сказал мне: «Мне с ним было легко… Он не скрывал трудностей, вел прямой, открытый разговор и потому убеждал… Вы говорите о неуступчивости Микояна. Это не совсем точное выражение. Твердость – да. Но я предпочитаю в партнере по переговорам твердость в сочетании со здравым смыслом, с разумным подходом к делу». Жена Мюрдаля, тоже активный политический деятель, добавила: «Он умел влиять на людей, обладал неким магнетизмом. Внутренняя сила плюс откровенность – это действовало. К тому же он умел говорить не очень приятные вещи так, чтобы не вызвать обиды». Кстати, в 1947 г. Мюрдаль и Микоян согласились, что СССР должен вступить в «план Маршалла». Но Сталин не пошел на этот шаг, который мог бы изменить весь ход послевоенной истории.

Один американский биограф пишет: «Люди, которые знали Микояна, особенно в его пожилом возрасте, помнят его как теплого, гостеприимного и остроумного человека. Иностранцы, имевшие с ним официальные отношения, вспоминают его не только как жесткого переговорщика, но и как обаятельного, культурного и остроумного собеседника…»